4
ХИТРЮГА БОБ И ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ
ХИТРЮГА БОБ И ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ
читать дальшеСреди тех, кого я часто видел в «Зан», был Тони Мео, пятиклассник из «Эрнест Бевин». Он поступил туда в четырнадцать лет, когда после смерти его отца, сицилийца по происхождению, вся семья перебралась из Центрального Лондона в Тутинг. Мама Тони держала семейный ресторан (еще у нее был магазин одежды) поэтому Тони, как я всегда добродушно подшучивал над ним, хорошо разбирался в еде и шмотках – он и на самом деле был пухленьким модником. Еще он любил ходить на дискотеки – вот уж что меня не интересовало до тех пор, пока я не понял, что все остальные танцуют так же плохо, как я, и что Джон Траволта один на миллион.
В школе Тони был чемпионом по игре в настольный теннис, но мало кто знал, насколько хорошо он играет в снукер. Может быть, потому что когда-то ему хорошенько всыпали тростью за прогулы ради снукера, после чего он перестал убегать из школы и рассказывать о своем увлечении. В «Зане» мы обязательно перекидывались парой слов, но пока я не перешел в ту же школу, особой дружбы между нами не было. Тони играл очень хорошо, точно и быстро, поэтому на него всегда сходились посмотреть. А потом я тоже начал играть, и мы с ним сошлись и стали чем-то вроде команды. Возможно, наши отношения так и не зашли бы дальше, и, тем более, не вошли бы в легенду, если бы не Хитрюга Боб.
На самом деле его звали Боб Дэвис, и слухи о нем ходили не самые приятные. Боб сейчас мертв, так что я не стану говорить о нем плохо – да я и впрямь не думаю о нем плохо. Я проводил на улице достаточно времени, чтобы уметь постоять за себя.
Его называли Хитрюга Боб, потому что вокруг него постоянно вертелась куча подростков. Когда мне исполнилось пятнадцать или около того, я начал понимать, что он собой представляет. Он знал задворки нашего мира как свои пять пальцев. Высокий и тощий, он всегда казался старым (ему было около 80 лет, когда он умер), он водил черное такси и вечно таскался по клубам с подростками.
Мы повстречались, когда мне было тринадцать, а Тони Мео пятнадцать или шестнадцать. К тому времени в нашей школе появился новый директор Артур Битти. Он сам немного играл в снукер, и поэтому мы решили, что он нас поймет. Мы рискнули прогулять пару раз и, не попав в неприятности, – по крайней мере, не сразу, - ударились во все тяжкие.
Однажды, когда мы с Тони практиковались в «Зан», там появился мужчина на вид 60-65 лет. Он встал неподалеку с лагером в руках и смотрел на нас, не говоря ни слова. Когда мы взяли пару фреймов, он подошел и представился, сказав, что он владелец черного кэба, работает он полдня и у него есть свободное время.
«Вы хороши, очень хороши, - сказал он. – Думаю, вместе мы смогли заработать немного деньжат».
При слове «деньги» мы навострили уши. Мы с Тони обычно были на мели и не могли платить за столы, хотя, если в клубе было мало народу, Зан иногда разрешал нам играть бесплатно. Он хотел, чтобы зал выглядел многолюдней - ведь никто не любит пустых клубов.
«На каких условиях?» - спросил Тони.
«Мы начнем потихоньку, вроде как поглядим сначала, чего вы стоите, - сказал Боб. – Я возьму вас в один клуб в Нисдене и поставлю тебя и Джимми сыграть кое с кем на деньги. Я дам вам… – при этих словах в его взгляде появилась хитреца, которую со временем я научился узнавать, – я дам вам по десять процентов каждому от того, что мы заработаем».
«Десять процентов? Немного», - отозвался я.
«Но пойми, я беру на себя весь риск, - объяснил Боб. – Предположим, вы проигрываете, я оказываюсь без гроша в кармане, так? Вы просто дети – и будете играть против сильных ребят. И, если хорошенько подумать, то я отстегиваю вам 20 процентов за то, что вы занимаетесь любимым делом. Вы можете получить много денег, вместо того, чтобы болтаться здесь, повесив носы».
Тони посмотрел на меня, и я пожал плечами: «Ну, сейчас мы не слишком много зарабатываем, Тони». А потом добавил, нахально взглянув на Боба: «Как бы то ни было, мы сможем хорошо попрактиковаться. За чужой счет».
«Ну что, тогда я вас прокачу?» - спросил Боб, вытирая каплю с кончика острого носа и направляясь к двери. Это должно было бы навести меня на определенные мысли и намекнуть, что стоит подумать обо всем раскладе. Хитрюга Боб катал во многих смыслах слова, но в то время нас устраивал этот компромисс.
Мы не сказали родителям, куда собираемся поехать. Куда-то ехать – неизвестно куда, в такси с абсолютно незнакомым человеком – моя мама явно не пришла бы от этого в восторг. Она бы жутко разозлилась, и поэтому я не стал ее волновать. Боб провез нас по Лондону и представил в снукером центре Нисдена. Владелец Рон Гросс стал моим хорошим другом (он и до сих пор им остался). Вообще-то, я довольно часто оставался у него и ночевал на диване в гостиной, а по утрам, его дочери, Дженет и Тина, старались не будить меня, когда заходили туда высушить феном волосы перед школой. Им не о чем было волноваться: обычно мне нужно было только добраться до кровати, и тогда даже бомба, разорвавшаяся под ней, не смогла бы заставить меня проснуться.
Около шести месяцев нас катали в Нисден на заднем сиденье старой черной Бобовой душегубки. Мы выигрывали почти все матчи, но, как я сказал, нас действительно катали. Пусть Боб и отдавал нам наши ничтожные десять процентов, мы не знали, сколько он вообще ставил на игру, так что речь шла о десяти процентах от того, что он называл, и обычно это было чуть больше, чем ничего.
Потом Боб вдруг решил, что мы уже достаточно напрактиковались и на нас можно без риска ставить в более крупных играх, которые по слухам проходили в пригородах Лондона. Мы отмечались в классном журнале и сразу же удирали в «Зан». Там нас встречал Боб, и мы решали, куда отправимся. В сущности, мы справлялись очень хорошо. Мы выигрывали много матчей. Мы не стояли на месте. Когда мы прошерстили все окрестности Лондона, Боб начал строить дальнейшие планы, выбирая места по приклеенным рекламным листкам на станциях метро или вокзалах, обещавших «веселый выходной». Мы не ездили слишком далеко – где-то до Херн-Бей или Бэдфорда, Брайтона или Айлесбери – да куда угодно, лишь бы мы еще не были в этом месте, и его название приходилось нам по душе. И мы отправлялись туда: грязнуля и маленький лорд Фаунтлерой(1) на заднем сиденье лимузина, а на переднем - сгорбленный над рулем шофер, Вопросительный Знак, который выглядел как владелец похоронного бюро. Если задуматься, странное это было времяпрепровождение для двух мальчишек, которым следовало бы находиться в школе. Но не она была местом нашей мечты.
Мы закатывались в пункт назначения где-то в середине дня и находили местный клуб для рабочих. Неторопливо заходили внутрь, стараясь не слишком сильно походить на юных городских стрелков, прибывших поохотится, и Боб узнавал, кто здесь самый лучший игрок и не хочет ли он сыграть на деньги. Пока Боб занимался делами, мы с Тони катали шары на столе – вполсилы, чтобы не показывать своих способностей. Вскоре слух распространялся по городу, и с наступлением темноты все лучшие игроки вылезали из своих нор, и начинался серьезный бизнес. Настоящим обманом это нельзя было назвать: ведь мы, хоть и бросали им вызов, оставались всего лишь детьми. Просто это было весело, да и играли мы со взрослыми, опытными мужчинами. Но проблема была в том, что мы очень редко проигрывали!
Когда мы возвращались в Лондон, то ехали в «Золотое яйцо» - зал игровых автоматов, популярную среди туристов игровую точку на Оксфорд-стрит, где можно было купить гамбургер, чтобы разменять деньги. В глазах Хитрюги появлялось жуликоватое выражение, он запускал свои длинные, узловатые пальцы в карман и вытаскивал тонкую пачку банкнот. Я прекрасно знал, что он уже разделил выигрыш на части, и настоящая выручка, скорее всего, засунута под сидение такси на случай его ареста. Нам же всегда доставался изрядно истаявший остаток.
Но мы ему отомстили – хотя, вот что забавно, это вышло само собой. Боб обычно заставлял нас пахать не разгибаясь; иногда мы едва стоять могли, не говоря уже о том, чтобы играть в снукер. Однажды утром, после 16 часов игры без перерыва мы с Тони, уставшие, как собаки, с трудом боролись со сном. Скоро уже должно было светать, и мы, непрерывно зевая и пытаясь что-то углядеть мутными глазами, закончили полудюжину матчей впечатляющим проигрышем. Боб был бледен как мертвец: он, похоже, потерял кучу денег. С заднего сиденья такси мы видели, как его длинный тонкий нос мелко трясся от ярости. Что-то в этом показалось нам безумно смешным. Мы были так измучены, мы были практически не в силах шевелиться, но мы начали смеяться и смеялись, не переставая. Боб мрачнел на глазах, кидая на нас взгляды через окно, а мы хохотали, скатываясь по скользкому сиденью вниз на пол. Мы смеялись почти два часа подряд, и в конце концов Боб просто вышвырнул нас из машины посреди Вест-Энда и уехал. Нам повезло, что он не обозлился в тот раз, потому что я знал, каким он мог быть. Иногда, когда я опаздывал, он давал мне по физиономии, притворяясь, что это он так шутит, но я знал, что он всегда был серьезным.
Во время поездок с Хитрюгой Бобом я повстречал нескольких крайне занимательных личностей. Не в последнюю очередь я говорю о Джоне Арабе. Его настоящее имя было Джон Тейлор, и он не был арабом. По сей день никто не знает, чем он зарабатывал на жизнь. Хотя ходили слухи, что он работал шофером, и красивая машина, на которой он ездил, была чужой. Когда Араб играл, вокруг него всегда собиралась масса зрителей. Все матчи на других столах останавливались. Люди, размахивающие деньгами и делающие ставки, становились похожи на крысиную стаю, и Араб начинал: «Хорошо, твои двадцать, твои, и твои, и твои…». А потом внезапно наступало «больше никаких ставок, господа» – хотя вслух он этого не произносил.
Джон был странным парнем, он очень придирчиво выбирал с кем играть и с кем ставить. Его окружала какая-то особенная аура. Люди относились к нему как к воплощению Бога-отца. Естественно, если после матча вы не платили, он никогда больше не принимал у вас ставок. Он не подходил к вам, он просто стоял у стола, неподвижный как сфинкс, и, казалось, не видел ничего, хотя на самом деле замечал все.
Крысы кружили вокруг и шмыгали от одного стола к другому. Кое-кто пытался его обдурить. Сначала они меняли головной убор, скажем, бейсболку на шляпу-котелок с пером на боку, а потом подходили и говорили с неприятной улыбкой: «Я за двадцаткой». Араб просто игнорировал их. Он великолепно помнил тех, кто ставил и тех, кто платил или не платил свои долги. В конце концов, все крысы разбегались и оставались те, с которыми он играл.
Впервые я встретил Араба у Рона Гросса, когда мне было четырнадцать лет или около того. К моему удивлению, он предложил мне сыграть, что, учитывая его разборчивость, было значительным событием. Игра была напряженной, и Араб поставил большие деньги. Я уже выигрывал порядка 400 фунтов, когда пришел Джефф Фоулдс, который в то время был чемпионом Лондона.
Он подошел и посмотрел на меня тусклым взглядом: «Я заказал этот стол».
В те дни никто ничего не заказывал, но я все еще был довольно наивен, и дело закончилось тем, что меня согнали со стола. Араб стоял рядом, ожидая, когда мы разберемся, а потом сказал, что мне ни фига не положено. Я вынужден был сесть и смотреть, как Фоулдс выигрывает 6 тысяч. Тогда я играл хорошо, и уйти с деньгами Араба мог бы именно я – и подспудно я всегда об этом вспоминаю, когда разговариваю с Джеффом. Он по-прежнему мне нравится, но его сын Нил нравится мне намного больше.
Потом еще с полгода Араб время от времени играл со мной, и я привязался к нему и начал уважать. Нам с Тони Мео не нравилось брать его деньги, но мы были такими крутыми, что, казалось, не могли проиграть, и мы работали на Хитрюгу Боба, который больше всего на свете походил на лукавого старого Фейгина(2). Не знаю, почему мы позволили ему захватить над нами такую власть. Может, потому что он был готов вкладывать деньги, которых у нас не было, или сумел открыть нам глаза на наш потенциал и познакомить с громадным, грязным и волнующим миром за пределами Тутинга и «Зана». Так нет же. Если подумать, что мы в действительности знали? Ничего. Мы же были совсем зелеными - снукерные новобранцы, искатели приключений, энергичные, но безмозглые.
У Араба была одна странная привычка. К концу игры, когда на столе оставались только розовый и черный, он всегда останавливался со словами: «А теперь я собираюсь помолиться Аллаху, не тревожьте меня» - и уходил в туалет.
Ему никто не хотел мешать, на нем кормилось слишком много народу. Он приносил деньги всей этой мелкой шушере. Ему разрешалось исчезать минут на десять или больше, и новичков, которые направлялись в туалет, предупреждали: «Подожди минуту-две, там Араб молится Аллаху». Хотя все думали, что он, скорее всего, считает там свои деньги. То, что он может принимать порошок, мне в то время даже в голову не могло прийти.
Тем временем на столе розовый и черный сияли под светом ламп, как игрушки в рождественском вертепе – и все ждали возвращения Волхва. Иногда, когда оставался лишь один черный, стояла такая тишина, что можно было услышать, как муха пролетит – такие деньги ставили на эти игры.
Я потом узнал, что на самом деле Араб принимал героин. Он возвращался с широкой улыбкой на лице, расслабленный и спокойный, как монах, познавший дзен, и делал свой удар.
Однажды мы увидели его на турнирах в Понтинс в Престатине. Вдали от привычного окружения он был совершенно другим. Человек-огонь, победивший в песенном конкурсе, неотразимый сердцеед, круживший по танцполу и выигравший танцевальное состязание. Когда пожилые люди занимались там аэробикой, Араб - невероятно изменившийся и энергичный мужчина - всегда проходил мимо и здоровался. Я с трудом верил своим глазам.
А потом про него сто лет ничего не было слышно. Его соседи в Кенсингтоне в конце концов начали волноваться из-за некоего специфического запаха, очень хорошо знакомого полицейским. Когда они вломились внутрь, то обнаружили, что Араб мертв. Он пролежал там четыре месяца после передозировки героина.
И даже после смерти он оказался таким же надежным, каким был при жизни. Он подготовил и оставил не только обыденные вещи вроде кредитных карт и акций коммунальных предприятий, но и перечень всех своих долгов и деньги, чтобы заплатить по ним. Все было оформлено как следует, и потому люди сказали, что он, скорее всего, совершил самоубийство: улетный парень, который поймал действительно улетный кайф. Но поскольку записки он не оставил, мы так и не узнаем этого наверняка.
*
Бродячая жизнь с Хитрюгой Бобом была изнурительной работой. Смешно вспоминать, как мы с Тони болтали с друзьями за пивом - способ снять напряжение, к которому я прибегаю и по сей день. Люди могли бы удивиться при виде пьющего ребенка, но тринадцатилетних пацанов не слишком часто выгоняют из снукерных залов в три часа ночи. Как-то в Ливерпуле мы играли с двумя парнями, лучшими в том районе. Посреди матча их менеджер притопал к нам и заявил Бобу: «Ты всего-навсего мелкий катала! Верни нам наши деньги».
«Отцепись, - ответил Боб резко, поднимаясь навстречу. – Ты уже не первый раз видишь здесь моих ребят и просто бесишься, что твоим парням рядом с ними нечего делать. Так что не наезжай на меня, ладно?».
Через секунду местные двинулись на нас. У кого-то из них Тони увидел бугор в кармане, смахивающий на пистолет, и мы разделились. Хитрюга Боб Дэвис не утруждал себя ожиданием. Он сел в такси и был таков. Мео выскочил в дверь и побежал налево, а я кинулся направо, ныряя в аллеи и за повороты, в полной уверенности, что слышу топот бегущих за мной ног. Каким-то образом я умудрился выбраться на станцию Лайм-стрит. Мео добрался домой на туристическом автобусе – но на этом с Хитрюгой Бобом для нас было все кончено. Ему следовало бы нас дождаться.
*
Однажды мы с приятелями отдыхали в пабе, и тут ко мне подошел какой-то парень.
«Я хочу сыграть с тобой в пул на пятерку», - сказал он.
Его вид мне не понравился, и я отказался: «Приятель, я не хочу играть».
«Давай, парень, - убеждал он, - одна игра на пятерку»
Если бы я отказался, он бы разозлился, а если бы я согласился и выиграл, он бы просто взбесился. Поэтому я согласился. Я разбил пирамиду, забил один шар, потом еще семь через черный. Не говоря ни слова, он отдал мне смятую пятерку и ушел. Я вернулся к друзьям и больше не думал об этом. Потом мы пошли в ночной клуб. Но мы и понятия не имели, что он наблюдал за нами и отправился следом. Однако охраннику он тоже не понравился, и его не пустили – возможно, из-за топора, который он держал в руках. Тогда парень начал рубить дверь.
«Эй. Джимми! – крикнул мне охранник, там тебя один чокнутый ищет».
«Да неужели? Скажи ему, пусть валит отсюда», - отозвался я.
К тому моменту от двери уже щепки летели. Охранник собрал пару здоровяков с бейсбольными битами, и они, выбежав наружу, повалили его на землю. Я слышал, что потом его отправили в тюрьму за какое-то избиение, и он попал в медицинский блок. Он расклеил по всем углам своей палаты мои фотографии и, глядя на них, бормотал страшные угрозы
Вообще, у меня есть талант заранее предугадывать проблемы, и часто я начинаю специально уступать. Например, я выиграл 500 фунтов и вижу, что парень пропал. У него стеклянный взгляд, и он готов поставить на кон свою машину, свинью-копилку своего ребенка, украшения жены, саму жену – да что угодно, лишь бы продолжить игру и стать победителем. Настоящий спортсмен. Он увяз слишком глубоко, и следующей стадией будет истерика, паника, а затем злость. И поэтому ему надо позволить немножко отыграться, иначе вы можете не уйти из клуба невредимым. Когда-то я попадал в такие ситуации и – постучите по дереву! – сумел выпутаться из них без потерь. В снукерном клубе Уимблдона я как-то видел мужика, которому прострелили ноги, так что случиться может всякое.
*
Однажды в клубе на Виндмилл-стрит в лондонском Сохо произошел ужасный случай. В него оказался замешан снукерист, имя которого должно остаться неизвестным. Ему велели организовать встречу в клубе с одним человеком, которого подозревали в стукачестве, и не задавать вопросов. Просто сделать это. Заказчиками были настоящие преступники, и он знал, что если откажется, попадет в неприятности. В назначенное время стукач пришел. Кто-то выдохнул тихо: «Он здесь». Все посторонние бросились врассыпную, двери закрылись, и настоящая игра вечера началась. Это была смертельная игра, в которую играли всеми шарами, что смогли найти за стойкой. Стукача забили ими до смерти. Полиция притащила на допрос парня, который послужил наживкой – безрезультатно. Он держал свой рот на замке – у него было выбора. Полиция запретила ему даже ступать на территорию Вест-Энда – эдакий негласный комендантский час. И он вынужден был его соблюдать, потому что иначе его бы затравили все полицейские Вест-эндского Центрального, которые, мягко говоря, пришли в чудовищную ярость. В те дни Сохо был меньше, людей знали в лицо. Можно было пройтись по улице и встретить с полдюжины знакомых. В то время «погоны» могли предупредить, чтобы вы держались подальше от их владений. Сегодня же в Сохо полно туристов и незнакомцев.
Иногда когда я возвращался домой с молочником, я тайком проскальзывал внутрь, и мама думала, что я был дома всю ночь. Я накидывал школьную форму, быстренько приводил себя в порядок и оказывался на дороге, ведущей к школе. Я доходил ровно до следующей двери, лез в окно и перескакивал через подоконник прямо в постель Виктора – его бабушка была не настолько бдительна, как моя мама – и мы дрыхли полдня напролет, отдыхая перед очередной веселой ночью. Идти в школу в таком состоянии в любом случае было бы пустой тратой времени.
Моя влюбленность в снукер стала полной неожиданностью для Виктора. Он знал, что я околачиваюсь в «Зане» с Тони Мео, и ходили слухи, что играю я неплохо. Потом говорили, что я подрабатываю вместе с Хитрюгой Бобом, который выступает в качестве моего так называемого «менеджера». В свободное от матчей на деньги время я играл в снукерной команде Рона Гросса и победил на нескольких любительских чемпионатах.
Теперь же все стало серьезнее. О матчах сообщали в прессе, и, судя по новостям, я был больше чем просто сумасшедший подросток. Виктор сказал мне даже: «Джимми, я никогда не понимал, что ты гений». У меня было большое искушение ответить: «Я тоже», но я не люблю искушать Судьбу. Похвала старых друзей – это настоящая похвала. Как только Виктор начал понимать, что происходит, он влез в это по уши, как это было у нас всегда, с тех пор как нам исполнилось шесть или семь лет. Он начал ходить мной – пусть не играть, но смотреть. И теперь домой с молочником возвращался не только я, но и Виктор. Порой, по возвращении, мы видели, что его дома весь горел огнями, как рождественская елка. С ними жила его родственница, официантка в Плейбой клубе, и время от времени они приходила домой вместе с настоящими девушками-зайчиками. Еще заходили друзья, и казалось, что вечеринка там не прекращается. Девочки все еще были под кайфом после работы, им хотелось поболтать и расслабиться. Начиналась игра в покер, напитки разливались по бокалам, и карнавал продолжался. Я был очарован этими хихикающими девушками, которые бегали в неглиже, снимали макияж, отдыхали и пили какао. Для тринадцатилетнего мальчика это было волнующее зрелище, почти мечта. Временами мне казалось, что я нахожусь на страницах эротического журнала – и, может быть, так оно и было на самом деле. В тринадцать лет мы все очень впечатлительны.
_______________
(1) Главный герой одноименной повести Ф.Бернетт. Отличался невероятной добротой и благородством.
(2) Фейгин – персонаж романа Чарлза Диккенса "Приключения Оливера Твиста", скупщик краденого.