Важно совсем не то, что пишут на заборах. Заборы и существуют для того, чтобы на них писали непристойности.(с) И.Порошин
Полувычитанный вариант ,как всегда. Снейк, бери ее в полное свое распоряжение и делай шо хошь, С остальными тоже. Их по тегу можно найти. 
Потом только отправь мне с замечаниями и исправлениями.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. В Прайори
читать дальшеБыл 2000 год. Я только начал встречаться с Бьянкой и много думал о ней, она проводила у меня большую часть времени. Последние пару лет я пытался просто сохранить спокойствие и присутствие духа, но глубоко внутри по-прежнему оставались проблемы, и что гораздо хуже, я не мог показать ей этого показать. Так что каждое утро, я вставал раньше нее и «проходил курс лечения», если так можно назвать косяк в девять утра. Сигарета позволяла мне нормально функционировать – ну или я думал, что позволяла. Я бы никогда не закурил у нее на глазах, так как знал, что это неправильно и ненормально. Это уже была зависимость. Моя предыдущая девушка делала то же, что и я, но Бьянка никогда с таким не сталкивалась, и я знал, что буду ей намного менее интересен, если она узнает, чем я занимаюсь. Я чувствовал, что у меня появилась тайная жизнь, а я никогда не был способен хранить секреты.
Мне была нужна помощь. Я подумал, что, возможно, причина кроется в депрессии и именно поэтому, прежде всего мне нужен косяк утром, а потом еще в течение дня. И я позвонил в Национальную горячую линию помощи наркоманам и поговорил с девушкой по имени Сэм - она потом стала моим хорошим другом. Я объяснил ей, что проблема в моем снукере, как мне кажется, потому что каждый раз, когда я играю хорошо, у меня хорошее настроение, а каждый раз, когда играю плохо – оно плохое. Я не знаю, что является первопричиной. Если у меня было плохое настроение, я сидел в комнате и ни с кем не разговаривал или шел в тренажерный зал часа на два, пытаясь встряхнуться. Или я просто приходил к одному из своих друзей и напивался там.
Выслушав меня по телефону, Сэм предложила встретиться. Я сказал ей, что мне необходимо покурить, чтобы расслабиться в компании других людей или нормально вести себя.
«Я думаю, что у вас зависимость от наркотиков», - ответила она.
К этому моменту я уже встретился с тремя психотерапевтами, но ни один из них даже не предположил такого.
«Вы бы хотели прийти в Прайори?».
Я слышал о Прайори и подумал: «Нет, это не для меня, это для тех, кто сидит на героине или для настоящих наркоманов. А я только покуриваю травку. Прайори – это не то, что мне нужно. Но в голосе Сэм было что-то, что заставляло к ней прислушаться.
- Вы проведете в больнице четыре недели. Хотите попробовать?
- Ну, я попробую все, что угодно. Я уже обращался к гипнотизеру, психотерапевту, консультантам. Да. Я готов совершенно ко всему.
- Вы придете на встречу со мной сегодня вечером?
- Да, приду.
- Правильно, - ответила она, - мы встретимся сегодня вечером, и я запишу вас в Прайори на завтра.
- Подождите, я не могу пойти в Прайори завтра. Это может подождать, мне нужно еще сделать кое что. `
- Давайте сходим на собрание, - предложила Сэм, - посмотрим на ваши впечатления и, если почувствуете, что готовы, мы вас отправим туда завтра
Я решил рассказать маме, но спросил Сэм может ли она прийти со мной, потому что понятия не имел, как мама отреагирует. Говоря откровенно, я был немного напуган. Мы пришли к маме домой, я познакомил ее с Сэм, и сказал, что она психолог, который помогает избавиться от наркотической зависимости, сказал, что я, возможно, поеду в Прайори. Мама только рассмеялась. Это был нервный смех, и мне показалось, что она не представляет, в каком отчаянном положении я нахожусь.
- Ну и что ты думаешь, - спросил я.
- Рон, если ты хочешь пойти туда, иди. Я поддержу тебя полностью, ты знаешь об этом. - ответила она.
Но она не понимала всю серьезность положения, несмотря на то, что однажды выставила меня из дома, сказав, что не в состоянии смотреть, как я разрушаю свою жизнь. Но в тот раз дело было в моем весе, а не в наркотиках, и раз я, насколько мама могла судить выглядел хорошо и был в форме, то кризис остался позади. Если я выглядел хорошо, то и чувствовать себя тоже должен был хорошо. Я знал, что это не аргумент. Я по-прежнему выглядел хорошо, но почему, в таком случае, мне постоянно по утрам нужна была сигарета с марихуаной перед встречей с людьми, чтобы я мог чувствовать себя свободно в их компании? Со мной случались приступы паники, и единственным способом справиться с ними был косячок. Я мог ехать по дороге и без всякой причины подъехать к тротуару и остановиться. Я был охвачен паникой и не мог дышать – у меня был гипервентиляция. Люди смотрели на меня, и я думал: «На что вы смотрите?». Я вел себя как параноик, и сигареты, определенно, еще больше ухудшали дело. После них я становился ненормальным. Но когда я не был обкурен, мне было не по себе, было страшно и одиноко. Мне было плохо в своей собственной шкуре. Мне просто не нравилось быть собой.
Первое собрание состоялось в Mile End, восточный Лондон в четверг в 20,00. Я не знал, чего ожидать. Сэм сказала, что достаточно просто прийти и послушать, а выступать вовсе не обязательно. Есть возможность выпить чашечку чая, и если разговор мне понравится, можно принять в нем участие. Я сел рядом с ней. Люди обнимали друг друга и спрашивали, как дела. Они подошли ко мне, и я испугался.. Я знал, что представляю для публики интерес, и считал, что они смотрят на меня как-то по-другому, думая про себя: «Что он здесь делает?». Потом одна женщина предложила начать. Люди стали рассказывать о причинах своей зависимости, о самой зависимости, потом читали что-то, что называлось Программой Двенадцати Шагов Общества Анонимный Наркоманов. После этого женщина поблагодарила всех, кто говорил.
А потом своим опытом, силой и надеждой поделился один человек – так я в первый раз услышал выражение: «Джон пришел поделиться своим опытом, силой и надеждой». Подразумевалось, что вы должны отождествить собственный опыт с опытом рассказчика. Я просто слушал и не чувствовал ничего общего с этим парнем: в детстве с ним плохо обращались, в школе его обижали хулиганы, он был черным - поэтому у него были проблемы с людьми, он принимал героин и закончил в притоне, где продавали наркотики. Я размышлял, глядя на него: «Мы совсем непохожи. Я всегда работал, мы из разных миров". Он закончил свою историю, и я подумал: «Что я здесь делаю? Это не для меня, это для людей, которые сидят на тяжелых наркотиках".
Мы встали в большой круг. Люди представлялись, говорили, что у них проблемы, и рассказывали свои истории. Я прослушал пять или шесть историй, но продолжал считать, что со мной не происходило ничего похожего на эти рассказы. Мне даже стало немного скучно, и я вернулся на свое место, думая, что прослушаю все, что они расскажут, но в Прайори не пойду. Я был абсолютно в этом уверен.
А потом вышел один парень и сказал: «Меня зовут Терри. Я наркоман. Я помню дни, когда, лежа в постели, я слышал звонок телефона и натягивал себе простыню на голову, чтобы не слышать этого звука. Я вставал, задергивал все шторы и никому не отпирал дверь. А когда звонил телефон, я чувствовал себя разбитым: я был не в состоянии ни с кем разговаривать».
По мере того, как он говорил все это, я думал: «мне знакомы эти ощущения». Если с ним было то же самое, что и со мной, и ему удалось справиться, то и для меня есть надежда. Он рассказывал свою историю, и за это время я прошел путь от неверия в помощь здесь к надежде на нее. Я никогда не приходил в такое возбуждение от слов людей, с которыми мне приходилось раньше беседовать. Все врачи говорили, что это как-то связано с заключением отца, но не нужно быть гением, чтобы понять, что если человека, которого ты любишь, садят в тюрьму на восемнадцать лет, это не может на тебя не подействовать. Как не нужно быть гением и для того, чтобы понять, что я не слишком хорошо справился со случившимся. Но врачи так и не сказали, что мне с этим делать: они просто говорили мне разные вещи, которые я и так знал, но не показывали никакого способа исцеления.
Но стоило мне услышать Терри, как я преисполнился надеждой.
Следующий рассказчик не был наркоманом, героин он тоже не употреблял, он просто курил марихуану. «С марихуаной могут быть проблемы, - подумал я. - И совсем не обязательно принимать что-то тяжелое, чтобы прийти сюда".
После собрания я сказал Сэм: «Это было чудесно, я в восторге». В первый раз я ничего не рассказывал. Я был слишком напуган, чтобы открыть рот, ведь люди могли осудить меня или подумать, что мне там не место. Я посчитал, что если буду молчать, я смогу ходить туда время от времени, слушать людей и вдохновляться этим.
«Мда. Я пойду в Прайори, - сказал я, - но не завтра. Сначала я должен рассказать отцу. Я не отправлюсь в больницу, не поговорив с ним, потому что газеты обязательно разнюхают обо всем, а мне бы не хотелось, чтобы это как-то на нем отразилось».
Нам оформили посещение, и на следующий день я пошел к отцу со своим другом Майклом. Решался начать разговор об этом я около часа, но просто не мог собраться с духом. Не знал как. В конце концов, я заявил: «Папа, я должен тебе кое-что сказать».
Он спросил, в чем дело, что не так. «Я собираюсь в Прайори» - ответил я.
«Спасибо Господу за это. Ты будешь выполнять программу Двенадцати Шагов? У меня были приятели, которые сидели на героине, но после тамошних собраний и Двенадцати Шагов, Рон, сейчас они самый спокойные люди на земле.
Они уже не гоняются за сомнительными удовольствиями. Они счастливы. Я рад за тебя. Иди туда и занимайся собой. Сколько бы тебе не пришлось там пробыть, я желаю тебе удачи. Что бы ты ни делал, я тебя поддержу, потому что знаю, что это должно помочь тебе».
Папа сказал, что каждый раз, когда меня показывали по телевизору, он смотрел мои матчи со своим приятелем, который выполнял Двенадцать Шагов. «Он не выиграет сегодня», - говорил этот друг, а отец спрашивал, откуда он знает.
«Его поведение и внешний вид просто говорят, что он не в ладу с собой, и он не выиграет».
Ошибок не было. «Твою мать» - вот и все, что я мог ответить.
Папа сказал мне, что этот приятель вскоре выходит и предложил мне брать его на турниры. «Отец, - возразил я, - ты нажил достаточно геморроя в жизни из-за некоторых своих друзей, и я сыт этим по горло. Я не желаю его присутствия рядом, я не желаю даже призрака ненормальности возле себя. Я и сейчас довольно хорошо себя чувствую». И это было так, пусть даже в последнем я солгал.
После моих слов наш разговор завершился на несколько горьковатой ноте, но по возвращении домой я по-прежнему чувствовал себя замечательно. Я все еще был воодушевлен предыдущим вечером. Я чувствовал себя спокойным и расслабленным. И в моей голове никто не проводил заседаний, хотя до этого там спорила целая куча голосов, и я не знал куда идти, что думать. Я не мог думать из-за них. Они заставляли меня терять самообладание. Сейчас они исчезли.
Я позвонил Сэм, и она сказала, что записала меня в Прайори на завтра. Оставался еще один человек, с которым я должен был переговорить – Бьянка – так что я поехал к ней в Уолтенстоу и объяснил, что собираюсь сделать.
Она взбесилась. «У тебя нет проблем с наркотиками, - кричала она. – И проблем у тебя нет».
«Послушай, я пойду туда, - говорил я ей. - И я хочу, чтобы ты меня поддержала. Я много о тебе думаю, и, частично, причина моего решения в том, что я встретил тебя. Ты не принимаешь наркотиков, а я должен их принимать, и мне плохо от этого. Я стану лучше. Возможно, мне это нужно».
«Прекрасно! Если ты пойдешь туда, между нами все кончено», - заявила она.
На этом мы расстались, и, несмотря на ее слова, я знал, что завтра пойду в Прайори, и сумею избавиться от своего пристрастия к наркотикам. Я подумал, что должен буду провести там месяц, в условиях, напоминающих тюремные, так какой вред может нанести мне сейчас один косяк? Я стал его скручивать, но именно в этот момент вернулась Бьянка, и мы снова все обговорили. В конце концов, она изменила свое мнение. «Если ты думаешь, что тебе это нужно - делай» - сказала она.
Однако, на следующий день, когда я проснулся и начал собираться, она сказала: «Слушай, либо я, либо Прайори».
Я все обдумал. Потом за пять минут собрал сумки и сказал: «Увидимся позже». Поехал к маме, упаковал чемодан. Сэм забрала меня и отвезла в Прайори в Рохэмптоне. Она высадила меня за воротами, и я пошел к ресепшену. После того, как я подписал необходимые документы, меня провели милую и уютную комнату с телевизором. «Нормально». – подумал я. Потом мне представили двух врачей-женщин, которые попросили заполнить бланки о мои проблемах. Прочитав их, они сразу же сказали, что у меня зависимость. «Ответы на наши вопросы ясно показывают, что у вас есть проблемы с наркотиком, который вы курите». Тогда я еще и выпивал, но думал, что пришел туда только из-за марихуаны. Я не думал, что моей проблемой является еще и алкоголь. Они сказали, что утро я должен провести в своей комнате, а днем, возможно, мне надо будет пойти на собрание Анонимных Наркоманов. . «Суббота у нас короткий день, - сказала одна из докторов. – Большинство людей придут на собрание в 14.30. Если вы почувствуете, что готовы, приходите туда. Мы думаем, что вы решитесь». Я был только на одном собрании пару дней назад, так что решил пойти.
Зал для собраний был заполнен людьми, и это пугало меня. Рассказывала в этот момент большая леди – у нее были большие губы, большие очки, она вся была большая. Мой желудок скрутился в узел, а перед глазами залетали бабочки, когда я подумал о том, что должен буду открыть рот и сказать что-нибудь. Я слушал их, как они делились своим опытом, разговаривали о своем прежнем состоянии и «как намного лучше они чувствуют себя сейчас». Я набрался мужества, представился и произнес: «У меня депрессия, у меня бывают приступы паники, и прямо сейчас я хочу выкурить косяк. Мне неуютно здесь, но я хочу получить то, что есть у вас сейчас. Я не могу поверить, что вы когда-то были такими же, как и я. Я здесь, я решил остаться на месяц в Прайори» - эти выздоравливающие люди не оставались в Прайори, они просто собирались в этой комнате– «Я напуган. Я не знаю, поступаю ли я правильно. Я не знаю, подхожу ли я для этого места. Что бы я ни пробовал, оно не работало. Теперь я собираюсь попробовать это». Слезы покатились у меня из глаз. Все смотрели на меня очень внимательно, и я очень надеялся, что не совершил громадной ошибки, и не разочаровал никого своими словами.
Но позднее они все подошли ко мне, и один человек сказал, что мои слова придали ему много сил. Я подумал: «Что!? Как я мог придать тебе сил? Ты смеешься надо мной?». Потом он добавил: «Ты в правильном месте, просто живи настоящим». После этого заговорила женщина с большими губами и в больших очках: «Я ничего не принимала четыре года, но твой рассказ заставил меня вспомнить, что я чувствовала, когда первый раз пришла на такое же собрание. И он поможет мне продержаться и сегодня тоже. Я знаю, что если поступлю как раньше, то снова окажусь в том же состоянии, как ты сейчас. Я увидела твою боль, и это убило желание возвращаться назад. Именно поэтому говорят, что новички - самые важные люди на собраниях, потому что их истории становятся настоящей проверкой для всех остальных. После этой болезни у тебя остаются плохие воспоминания, которые приходят к тебе и уверяют, что с тобой все в порядке, хотя это не так, что ты можешь пойти и сделать снова все, что угодно, хотя ты не можешь. Это то, что я знаю сегодня».
После собрания ко мне подошел один парень, и мы сели под деревом, на одной из лужаек Прайори. Остальные пошли домой. За разговором мы просидели где-то полтора часа.
Я сказал, что чувствую себя дерьмово, будто с ума схожу. А он ответил ,что я и должен так себя чувствовать.
«Это нормально чувствовать себя ох***о депрессивным и злым, и раздраженным, и ненавидеть весь мир?» - спросил я.
Он кивнул.
Внезапно я понял. «Да, то есть плохое настроение это нормально, так?». Это было как откровение. Как только я сказал это, я перестал себя чувствовать из-за этого плохо. Я почувствовал себя довольно спокойно. Я подумал, что если продолжу ходить на эти собрания, продолжу общаться с такими людьми, как этот парень, и говорить о всех проблемах, я поправлюсь. Это не означало, что я что-то потеряю в остальной своей жизни, потому что мой снукер на тот момент был отвратным.
- А чувствовать, что хочешь принять наркотики?
- Тоже нормально.
Я подумал, Твою мать, все нормально. Все будет нормально. Я почувствовал себя дома. Я спросил, сколько он уже не принимает.
- Четырнадцать месяцев.
- Четырнадцать месяцев, и ты ничего не принимаешь? Не могу в это поверить.
- Правда. Я прихожу на собрания, разговариваю с людьми, вроде тебя, и мне становится хорошо. Я все еще иногда ощущаю временами злость и раздражение, но чувствовать это нормально.
Мне стало хорошо впервые за долгое время. Я собирался сделать все, что в моих силах. Но с другой стороны я всегда отдаюсь на сто процентов всему, что я делаю – вот почему, вероятно, я попался. Для меня очень трудно ограничиться только одной сигаретой или одним стаканом, или одной вечеринкой. Я хочу пригласить всех вокруг, устроить лучшую вечеринку, самую большую вечеринку, я не хочу, чтобы кто-нибудь уходил. Я довожу все до крайней степени.
Я начал изучать себя в Прайори. До этого я не имел представления, как я функционирую и что управляет мной. Я думал только о том, что надо вставать утром, играть в снукер, платить по счетам и проверять, что с мамой все в порядке, и так до возвращения отца. Такие обязанности налагала на меня жизнь. Мне могло быть плохо, но я знал, что мне следует поступать так, что бы ни случилось. До этого момента.
Иногда я ругаю себя за свою непримиримость или перфекционизм - называйте это как хотите. Желание быть лучшим, желание побеждать – прекрасные качества, но вы можете сделать себя очень несчастным, если не сможете достичь установленных собой стандартов. Вместо того, чтобы развиваться, вы тащите себя назад. Сейчас, когда я начинаю испытывать подобные чувства, я пытаюсь подавить их в зародыше, чтобы они не вырвались из–под контроля.
В Прайори сестрички будили меня в 7.30 и давали маленькую таблетку. Они забрали у меня настойку зверобоя, которую рекомендовали Делу для борьбы с моей депрессией и посадили меня на антидепрессанты (люди называют настойку зверобоя натуральным антидепрессантом, но на меня она не действовала). Там была одна сестра средних лет, и я уверен, что нравился ей, потому что он всегда поднимала покрывало, когда я был обнаженным. Она выглядела, как переодетый мужчина, и поэтому мне было неудобно. Она продолжала подлавливать моменты, когда я был голым, и я начал думать, не нарочно ли она так делает. Она вошла, когда я ходил по комнате раздетым и сделала вид, что шокирована. «О, Ронни!”, - воскликнула она, но не отвернулась, а осталась стоять, разговаривая со мной. Мне пришлось бежать за полотенцем, чтобы прикрыться. Я думал: «Уходи, у меня почти стоит». Представьте себе, скоро она перестала так поступать. Возможно, таково было ее назначение: пытаясь избавиться от наркотической зависимости, вы можете зациклиться на сексе, так что, возможно, она была там, чтобы остужать подобные желания.
Собраться надо было к завтраку. в 8 утра. Вообще-то, завтракать запрещалось. но предполагалось, что мне следовало закинуть в себя что-нибудь перед тем, как идти на терапевтические занятия. Мы все встречались в Galsworthy Lodge – там проводились все консультации по наркотикам и терапевтические сеансы. Если вы алкоголик, вы шли к АА, если принимали кокаин или крэк то выбирали ККА – собрания для тех, кто на тяжелых наркотиках. Я перепробовал все группы, но закончил АН, Анонимные Наркоманы, потому что с ними отождествлял себя в большей степени.
Нас там было около тридцати и все занятия были обязательны для всех. Людей набралось слишком много для одной группы, поэтому нас поделили на одну большую группу из шестнадцати человек и две по семь. Я начал с одной из маленьких групп. У каждого были обязанности. Кто-то, например, назначался секретарем и должен был выяснять, кто на какие собрания хочет ходить.
Кому-то приходилось доставать сигареты, потому что нам не разрешали выходить из здания первые десять дней. По истечении этого срока вы могли выйти только с тем, кто провел там уже три недели. Доверие зарабатывалось постепенно, но меня это не волновало. Я знал, что остаюсь там на месяц, поэтому не видел причины сбегать. Я собирался погрузиться в лечение и попытаться заставить его работать.
Мы начинали около 9 утра с ежедневных рассуждений. Они представляла из себя книжечку с утверждениями, которые мы читали по параграфу в день, например: «Что бы мы ни делали сегодня, мы всегда будем знать, что высшая сила будет с нами и в хорошие и в плохие времена»Каждый день мы читали новое утверждение. Мы читали, что для зависимости нет лекарств, поэтому только Программа Двенадцати шагов может помочь людям. Меня волновало именно это: философия. Я верю, что будет то, что будет, и я не понимал как можно противиться судьбе. Это приводило к выводу, что выкурить косячок –нормально, он ведь не убьет тебя. Как большинство наркоманов я пытался выставить вещи в свете, выгодном для удовлетворения моих потребностей – или, по крайней мере, моих желаний.
Я думаю, что программа Двенадцать Шагов в каком-то смысле схожа с религией, но принято говорить, что она обращаются скорее к вашему духу, а не вере. Я сказал, что я агностик, и что точно не приду к религии через это, а мне ответили, что верующим быть необязательно. Речь идет о вере в высшую силу, о духовной жизни. О том, чтобы быть честным перед собой, об ответах, которые можно найти внутри - это на уровне интуиции, чувств, ведь иногда вы могли сказать «да» тому, чему намеревались сказать «нет». Но есть и другие обстоятельства, с которыми надо бороться: вы могли бы хотеть бросить наркотики, но боитесь остаться без них или на вас давят ваши друзья, которым требуется ваша компания. В духовном плане речь идет о тем, чтобы быть честным с собой, отстаивать свои права.
Все это – неспособность сказать «нет», чувство страха, давление со стороны приятелей – звучало очень знакомо для меня.
Один из Двенадцати Шагов требует, чтобы вы признали собственное бессилие и неспособность управлять собственной жизнью. Это первое, что вам необходимо принять. Второе – что сила, которая выше вас может вернуть вам душевное равновесие - это значит, что вам необходимо открыть ваш разум чему-то большему, чем вы сами. Я бы сказал, что чем-то большим, чем я, стали собрания АН. Третье – вам необходимо решиться изменить свою жизнь и вверить себя этой высшей силе: поэтому я решил, что буду следовать их советам, потому что они определенно помогают другим людям выздоравливать.
На одну из первых лечебных сессий пришли три девушки. Они расположились позади всех, у стены. Я перешучивался с ними, и все три мне нравились. Сначала, когда я перестал принимать наркотики, все, о чем я мог думать, был секс. Я сказал что-то, считая это забавным, но они просто пристально посмотрели на меня. И я подумал: «Твою мать, они меня раскусили, они точно все знают, что они мне нравятся, и намерены держаться от меня подальше». Пока я говорил, я был уверен, что они считают меня извращенцем, но я не мог понять, почему они считают неправильным смотреть на женщину и думать: «Вау. Она милая». Они были все из высших слоев общества, правильно говорили, и, кажется, имели вес в издательском мире. Я подумал, что мне здесь не место. Моя паранойа достигла редких высот, и я бы уверен, что девушки скажут всем остальным, что я на самом деле такое, и с ними все согласятся. Я был там только три дня и понял, что еще 28 выдержать не смогу, поэтому, придя в свою комнату, взмокший, с горящим лицом, я вызвал такси, упаковал вещи и уехал.
По возвращении домой я решил, что никогда не вернусь в Прайори. Сэм, консультант по избавлению от наркотической зависимости, сподвигнувшая меня пойти туда, пришла тем вечером к маме и попыталась меня переубедить.
- Я даже через миллион лет туда не вернусь.
- Почему? Что случилось?
Я объяснил.
- Это только ты, - ответила она, - твоя паранойя. Просто встреться с ними снова, и ты почувствуешь себя намного лучше.
- Нет. Я пойду в другой лечебный центр. Найди мне другой. Назад я не вернусь.
Я сказал ей, что у меня нет сил.
- Ты можешь вернуться. Это то, чему научит тебя лечение. Рисковать и справляться с риском.
В конце концов, у нее вышло: четыре часа спустя, в полночь, я стучал в двери с чемоданом в руках. Все хотели знать, где я был, но я не рассказывал. Мне было стыдно. Я даже врачам сказать не смог. «Неважно», - ответил я их вопрос. Однако, это было важно, и мне необходимо было об этом поговорить. Так что, в конце концов, я объяснил по секрету одному из докторов: «Мне было неудобно. Я сказал что-то, и думаю, что они поняли меня неправильно и начали смеяться надо мной. Я не мог смотреть на людей после такого, поэтому не мог пойти на занятия, думая об этом, и я просто хотел уйти отсюда».
«Это нормально, - сказала она, - нормально, что люди здесь так себя ведут. Вы здесь не потому, что здоровы. У вас проблемы, и пока вы здесь вам необходимо говорить об этом».
На следующий день эти три девушки были очень благожелательны. Они только хотели знать, где я пропадал. Я подумал, что уже совершенно поехал крышей. Я совершенно неправильно понял ситуацию. Я даже не упомянул, почему я сбежал. Было очевидно, что они понятия не имели, что причинили мне неудобство, поэтому я просто оставил все как есть.
Мне показалось, что своим возвращением в Прайори я изменил что-то. Я не знал, что именно, но я знал, что сделал это. «Прошлый» я никогда бы не вернулся, чтобы встретиться с проблемой лицом к лицу. Я бы просто выкурил косячок, чтобы забыть, как плохо мне было. В то время я все воспринимал настолько болезненно, что впечатления о случившемся обострялись тысячекратно. Так что для настолько униженного меня возвратиться и не принять наркотики при этом было удивительным событием. Мне пришлось бороться со своими ощущениями и чувствами к другим людям. Когда я сказал сестричке, почему я убежал, она меня поняла. «Вы были растеряны, - сказала она, - и просто не знали, что делать».
Я выдержал еще несколько сеансов терапии, и сломался, когда рассказывал об отце в тюрьме. Меня спросили, что злит меня.
«Я зол от того, где мой отец сейчас находится, - сказал я. – Я зол из-за срока, на который его посадили. Я думал, что есть какие-то права. Я был возмущен законом и чиновниками». Когда я рассказал им, что папа сделал на судебном разбирательстве, я начал плакать.
Возможно, на свободе выжить сложнее, чем в тюрьме. Мне приходится очень сильно меняться, чтобы выжить без папы, и я никогда не думал, что так случится. Я не думал, что мне придется жить и его не окажется рядом ,чтобы подстегнуть меня или присмотреть за мной, а в 15 лет тебе слишком многое надо узнать о жизни. Сейчас, я, вероятно, пережил бы все совершенно по другому, чем тогда.
Мы много говорили об отце на сеансах терапии. Мне кажется, врач пытался заставить меня потерять контроль, добраться до мельчайших подробностей. Видимо, им нравилось, когда я показывал эмоции, потому что это заставляло всех остальных плакать. Как по мне, это было действительно безумием, рассказывать массе незнакомых людей о своих сокровенных мыслях. Но срыв перед всеми, кажется, сблизил нас. Это напомнило мне «Большого Брата» только без выпивки. На заперли вместе, вынудили делить одно пространство и узнавать друг друга действительно хорошо. Но у нас было больше доброты, чем в «Большом Брате» – мы хотели помочь друг другу, а не обидеть.
Однажды мы сидели на траве и курили. Я сказал паре человек, с которыми там подружился. «Приезжайте в Ирландию. Вы полюбите Ирландию. Приезжайте, посмотрим снукер, выпьем Гиннеса».
«Неужели ты не понимаешь, - отвили они мне, - что от всего придется отказаться? Тебе нельзя пить, тебе нельзя принимать таблетки, тебе нельзя принимать ничего, что может послужить заменой наркотикам».
В этот момент я был там уже неделю и не мог понять, о чем идет речь. «Вы шутите, я здесь, чтобы избавиться от марихуаны. Я не приходил сюда, чтобы перестать пить. С этим проблем у меня нет».
«Но одно ведет к другому, - сказали они. - Ты можешь выбрать другой наркотик, или ты станешь пить, потом опять закуришь и, в конце концов, вернешься к тому, с чего начинал».
«Это полнейшая чушь, - заявил я. – Пить мне не нравится».
Я солгал: когда-то я пил запоем. Но я никогда не думал, что это проблема, потому что пил только когда не мог покурить. В то время я не мог принять идею о полном воздержании, но сейчас я понимаю, как это важно.
Я по опыту знаю, что выпивка всегда тащит за собой еще что-нибудь.
Я подружился с одной леди по имени Роуз. Она была алкоголичкой, ей было 55, и когда я первый раз увидел ее на терапии, казалось, что к ней все придираются . Иногда ее доводили до слез. Она объясняла, зачем ей нужно пить, но многие из людей, лечившихся уже не один год, успели выслушали все возможные истории о «бедном мне», какие только возможно. Она говорила, что если бы не обстоятельства, она бы не выпивала; говорила, что мы и представления не имеем, какой у нее был парень, не знаем, как ей было тяжело с ним. Рассказывала, что ее сын отказался с ней разговаривать. Я посочувствовал ей и заступился за нее, сказав: «Неудивительно, что она пьет: ей это нужно, чтобы справиться со всем этим».
Но мне ответили, что она алкоголичка, и она убьет себя. На мой взгляд это было преувеличением. Она выглядела достаточно сильной, чтобы справиться с чем угодно.
«Она не убьет себя. – сказал я. – Она совершенно здорова». Я когда-то называл ее Супербабушка , потому что она была очень спортивной. Она играла в гольф, и после того, как мы покинули лечебный центр, мы несколько раз играли вместе, между нами сложились особенные отношения.
В Прайори Роуз говорила мне, что я похож на ее сына, поэтому она там стирала мне вещи. На сеансе терапии меня за отругали, потому что этим должен был заниматься я сам, и с моей стороны было нехорошо позволять кому-то делать мою работу. Примерно на такие темы мы говорили в группах, и я находил это забавным - уж слишком сильно это отличалось от моего воспитания. Всегда находились люди, которые делали что-то для моего отца: он очаровывал их, и они считали, что сделать что-нибудь для него это замечательно. Но здесь мне сказали, что неправильно разрешать Роуз так поступать, и неправильно сочувствовать ей в ее ситуации. Они сказали, что я давал ей возможность продолжать портить себе жизнь, и что мы должны разрушить ее оправдания. Во время лечения нам говорили, что если вы позволяете людям оправдываться, вы позволяете им отворачиваться от своих проблем. Я не воспринимал это так. Я просто видел пожилую леди, которой нужно было немного любви. Но в конечном итоге они оказались правы, а я ошибался.
Роуз умерла в прошлом году. Она допилась до смерти. В конце у нее отказали почки, они больше не справлялись. Я не пошел на ее похороны. Мне до сих пор плохо, но я не справляюсь с похоронами. Мне следовало бы пойти, но я уклонился.
Еще один замечательный человек, с которым я встретился в Прайори, в конце концов, стал моим попечителем при прохождении Программы Двенадцати Шагов. Попечитель – это образец для подражания, который прошел лечение и может провести вас через Двенадцать Шагов. Я выбрал парня, который уже пролечился в Прайори, и каждый четверг приходил на реабилитацию – сеть поддержки для своих бывших пациентов. В первый раз, когда я увидел его, я зашел в комнату, сел в большое кресло и заснул. Даже когда я делал это, я думал, что с моей стороны очень невежливо засыпать. Когда я проснулся, он сказал: «Если вы хотите пойти спать - без проблем».
«Кто вы? . – спросил я, - Вы только что пришли сюда?.
«Нет, - ответил он, - я пришел, чтобы поговорить с вами».
«А. Понятно. Разбудите, меня когда начнете, хорошо?
«Да нет, все нормально». В комнату вошли все остальные. Обычно в маленькой комнатке, где мы пили чай, собиралось около шести человек, чтобы поболтать и посмеяться. Он начал говорить о своем самочувствии, о начале лечения, рассказал на что похожа сейчас его жизнь. От состояния полной опустошенности, когда я даже не мог открыть глаза, я перешел в состояние, когда все мое внимание было поглощено этим мощным посланием. Нам всегда советовали брать как можно больше телефонных номеров выздоровевших, чтобы создать для себя сеть поддержки – чтобы выйдя из больницы, мы знали людей, которым могли бы позвонить, оказавшись в трудной ситуации. Так что я пошел прямо к нему и сказал: «Мне нужен ваш номер». Я знал, что когда выйду из Прайори, он будет первым, кого я попрошу стать моим попечителем.
После собрания мы все вышли на улицу покурить, и встретили несколько других пациентов. Я сказал им, что услышал самую невероятную историю в своей жизни, которая меня поразила. «Не могу поверить, что этот парень когда-то был наркоманом», - сказал я. Они посмотрели на меня, как на сумасшедшего. Но он казался таким спокойным и невозмутимым, и это было то, о чем я молился – немного безмятежности в моей жизни. Я всегда куда-то торопился. всегда беспокоился, нервничал. Он рассказал, что попал в сильнейшую пробку, зная что он опаздывает на условленную встречу, но он также знал, что никак не сможет добраться быстрее, и он просто поднял руки и сдался: признал, что опоздает, но приедет тогда, когда сможет. "Мир не вращается вокруг меня, - сказал он, - и проскакивая светофоры, я могу только нажить неприятности с полицией или спровоцировать аварию, в попытках приехать на пятнадцать минут раньше, и если я задержусь на пятнадцать минут, я смогу объяснить, почему это произошло".
Это была такая простая история, но это был я с точностью до запятой. Когда бы я ни садился в машину, я превращался в буйнопомешанного. Я желал попасть всюду уже через пять минут. Я принадлежал к числу тех самых агрессивных водителей на дороге. И я подумал: "Правильно, это именно то, что я должен делать в такой ситуации – подчиниться. И это относится не только к пробкам на дорогах, но и к жизни в общем. Я могу это легко применять к снукеру, как и к траффику. Я могу практиковаться до волдырей на ладонях, но потом я просто должен сказать – пора и честь знать, это не хорошо для меня. Мне бы отложить кий, прийти в себя и вернуться отдохнувшим. Но зависимый товарищ во мне хочет продолжать играть и играть до тех пор, пока я не уничтожу себя. Это именно то, как я существую: я легко могу уничтожить себя психологически.
Когда я первый раз пришел в Прайори, едва ли кто-то знал, кто я такой. Они все провели последние пару лет подальше от телевидения, и не смотрели трансляции, не читали газеты. Для меня это было странно, потому что люди всегда меня узнавали. Со мной гораздо больше начинали разговаривать из-за этого, а не как с незнакомым человеком, что позволило бы мне быть собой. Но в Прайори никто ничего не ждал от меня: они приняли меня таким, каким я перед ними предстал, и мне удалось поладить практически со всеми.
Однако, там была пара человек, которым я не нравился, они думали, что я «упакованный» мальчик из Эссекса. Один из них сказал мне: "Ты большое цабэ, не так ли? Ты получил это, и вот то тоже, и ты думаешь, что с тобой надо считаться".
"Нет, я так не думаю,. - Сказал я. - Так думаешь ты". `
Он просто посмотрел на меня и не смог ничего ответить. Один из врачей глянул на меня, как будто говоря: «Ты сделал его» и рассмеялся. Но я не собирался ставить его на место. Просто это был единственный ответ, который я мог дать, потому что это было правдой: это было то, что он думал обо мне, и последним, что я думал о себе.
Позже мы поладили, возможно потому что, у него хватило духу сказать, что он думал, а не быть милым со мной в лицо, критикуя меня за спиной. Я знал, что он на что-то обижался, но, по крайней мере, когда он высказался, я знал, как он ко мне относится. В конце концов, он оказался довольно приятным малым.
Иногда дни тянулись медленно, иногда проходили быстро. Иногда я возвращался к себе в комнату в 16.30, лежал в постели и думал. И это занимало меня до шести. А потом звонил отец после сессии, и мы очень долго разговаривали. Впервые за многие годы мы так много и хорошо говорили.
Сеансы длились с 9.30 до 12.30. Потом мы около часа обедали и ходили на перекур в сад. Собирали грязные тарелки со стола, мыли посуду и вытирали ее мы по очереди. Потом был еще один лечебный сеанс до 16.30. Шесть часов лечения в день. Некоторые занятия были тяжелыми, некоторые нет.
Как-то мы играли в лапту - но даже это было тестом, потому что в это время исследовалось наше поведение.. Одна из начальниц сказала, что за всю свою жизнь такого как я ей видеть не приходилось. «Здесь когда-то лечился Газза, но даже в нем не было такого соревновательного духа». Алкоголичка в прошлом, она уже пятнадцать лет была в завязке, и мы превосходно поладили. Она не принадлежала к числу главных врачей, но сейчас она, кажется, руководит Прайори. Все ее до смерти боялись, но всегда знали, как с ней общаться. Она была суровой с большинством людей, однако мне половина сходила с рук. Не знаю почему, но она ко мне привязалась. Первый раз, когда я увидел ее, я подумал, что она пациентка. «Кто это? - спросил я. - Она милая неправда ли!». Она не была красавицей, но у нее были стройные ноги и коротенькая юбка, и я подумал, что не прочь с ней познакомиться. Крайне нахально подойдя к ней, я сказал: «У вас очаровательные ножки». Она не отреагировала, и другие члены группы прошептали мне, кто она такая. «Черт, - подумал я, -надеюсь я не совершил ничего непоправимого». Но было кристально ясно, что ничего уже не поделать, поэтому мне оставалось надеяться, что ей нравятся комплименты. В смысле, я был в этой психушке, и уже через какое-то время я злился.
Были времена, когда я чувствовал себя ужасно, и просто хотел сбежать – особенно после того, как меня навещала Бьянка, и мне приходилось говорить «До свидания», зная, что еще неделю я ее не увижу. В конце концов, она согласилась с моим пребыванием там, но я начал думать, что возможно был несколько эгоистичен в этом вопросе, и настало время оттуда уйти.
Через три недели лечения, я вновь подумал, что оно на меня не действует. Мне приходилось заставлять себя оставаться здесь. Если я по-прежнему чувствую себя, как раньше, как через три или четыре недели оно может помочь мне? Здесь было очень тяжело. Нам разрешали играть в игры типа Монополии, но у ни у кого не было настроения. Был спортивный зал, но нам говорили, что туда можно ходить только в обеденное время и заниматься не более получаса, потому что это тоже может вызвать привыкание, как и все остальное. Так что я пропускал ланч и ходил в спортзал, чтобы сбросить агрессию.
В один день я сказал главному врачу: «Я все еще чувствую себя дерьмово». .
«Приходи, поговорим, - сказала она. – Что не так?».
«Ну, я чувствую что мой снукер определяет меня, как человека. Если с моим снукером все хорошо, у меня хорошее настроение. Если мой снукер плох, я в плохом настроении».
Она сказала, что это нормальная схема поведения для людей, особенно спортсменов, связывать свое настроение с работой. «Что вам необходимо – это разделить себя и снукер. Вы – Ронни. Узнайте Ронни, как человека. Ронни–снукерист, отличается от Ронни-человека. И даже если вы бы не играли в снукер, вы бы остались Ронни-человеком». «Вы правы» - сказал я.
Это имело смысл. И то, что она сказала мне, что я делал со своей жизнь и с собой – действительно помогло. Я уже знал это, но не мог облечь в слова. Я не хотел играть в снукер потому, что боялся снова начать шаблонно думать про себя, как про Ронни снукериста после выхода из Прайори, оценивать себя по игре, и снова прийти к выводу, что если мой снукер плох, то я плох, как человек.
Иногда я мог контролировать себя, иногда нет. В один день я понимал, для чего нужно все это лечение, на следующий не имел ни малейшего представления. Врач приходила ко мне и иногда смотрела так , будто хотела сказать: «В тебе много боли». И она была права. Я не мог даже разговаривать с ней, не мог смотреть в ее глаза. В другие дни она могла прийти и сказать: «У тебя получилось!» и я отвечал: «Да! Как вы догадались?». Ей было достаточно меня увидеть. И однажды я подумал, что она понимает меня, я почувствовал, что нахожусь в правильном месте.
В конце ежедневных собраний, мы все собирались в громадной комнате, садились в круг и руководитель группы(мы его выбирали каждую неделю) перечитывал все, чем мы занимались за день, потом каждый должен был сказать свои имя и рассказать, как для него прошел этот день. Когда до меня доходила очередь, я говорил: "Мое имя Ронни и сегодня у меня довольно долбаный день " или "Мое имя Ронни и сегодня у меня был фантастический день". К концу моего пребывания там, второе я произносил куда чаще чем первое.
Потом только отправь мне с замечаниями и исправлениями. ГЛАВА ВОСЬМАЯ. В Прайори
читать дальшеБыл 2000 год. Я только начал встречаться с Бьянкой и много думал о ней, она проводила у меня большую часть времени. Последние пару лет я пытался просто сохранить спокойствие и присутствие духа, но глубоко внутри по-прежнему оставались проблемы, и что гораздо хуже, я не мог показать ей этого показать. Так что каждое утро, я вставал раньше нее и «проходил курс лечения», если так можно назвать косяк в девять утра. Сигарета позволяла мне нормально функционировать – ну или я думал, что позволяла. Я бы никогда не закурил у нее на глазах, так как знал, что это неправильно и ненормально. Это уже была зависимость. Моя предыдущая девушка делала то же, что и я, но Бьянка никогда с таким не сталкивалась, и я знал, что буду ей намного менее интересен, если она узнает, чем я занимаюсь. Я чувствовал, что у меня появилась тайная жизнь, а я никогда не был способен хранить секреты.
Мне была нужна помощь. Я подумал, что, возможно, причина кроется в депрессии и именно поэтому, прежде всего мне нужен косяк утром, а потом еще в течение дня. И я позвонил в Национальную горячую линию помощи наркоманам и поговорил с девушкой по имени Сэм - она потом стала моим хорошим другом. Я объяснил ей, что проблема в моем снукере, как мне кажется, потому что каждый раз, когда я играю хорошо, у меня хорошее настроение, а каждый раз, когда играю плохо – оно плохое. Я не знаю, что является первопричиной. Если у меня было плохое настроение, я сидел в комнате и ни с кем не разговаривал или шел в тренажерный зал часа на два, пытаясь встряхнуться. Или я просто приходил к одному из своих друзей и напивался там.
Выслушав меня по телефону, Сэм предложила встретиться. Я сказал ей, что мне необходимо покурить, чтобы расслабиться в компании других людей или нормально вести себя.
«Я думаю, что у вас зависимость от наркотиков», - ответила она.
К этому моменту я уже встретился с тремя психотерапевтами, но ни один из них даже не предположил такого.
«Вы бы хотели прийти в Прайори?».
Я слышал о Прайори и подумал: «Нет, это не для меня, это для тех, кто сидит на героине или для настоящих наркоманов. А я только покуриваю травку. Прайори – это не то, что мне нужно. Но в голосе Сэм было что-то, что заставляло к ней прислушаться.
- Вы проведете в больнице четыре недели. Хотите попробовать?
- Ну, я попробую все, что угодно. Я уже обращался к гипнотизеру, психотерапевту, консультантам. Да. Я готов совершенно ко всему.
- Вы придете на встречу со мной сегодня вечером?
- Да, приду.
- Правильно, - ответила она, - мы встретимся сегодня вечером, и я запишу вас в Прайори на завтра.
- Подождите, я не могу пойти в Прайори завтра. Это может подождать, мне нужно еще сделать кое что. `
- Давайте сходим на собрание, - предложила Сэм, - посмотрим на ваши впечатления и, если почувствуете, что готовы, мы вас отправим туда завтра
Я решил рассказать маме, но спросил Сэм может ли она прийти со мной, потому что понятия не имел, как мама отреагирует. Говоря откровенно, я был немного напуган. Мы пришли к маме домой, я познакомил ее с Сэм, и сказал, что она психолог, который помогает избавиться от наркотической зависимости, сказал, что я, возможно, поеду в Прайори. Мама только рассмеялась. Это был нервный смех, и мне показалось, что она не представляет, в каком отчаянном положении я нахожусь.
- Ну и что ты думаешь, - спросил я.
- Рон, если ты хочешь пойти туда, иди. Я поддержу тебя полностью, ты знаешь об этом. - ответила она.
Но она не понимала всю серьезность положения, несмотря на то, что однажды выставила меня из дома, сказав, что не в состоянии смотреть, как я разрушаю свою жизнь. Но в тот раз дело было в моем весе, а не в наркотиках, и раз я, насколько мама могла судить выглядел хорошо и был в форме, то кризис остался позади. Если я выглядел хорошо, то и чувствовать себя тоже должен был хорошо. Я знал, что это не аргумент. Я по-прежнему выглядел хорошо, но почему, в таком случае, мне постоянно по утрам нужна была сигарета с марихуаной перед встречей с людьми, чтобы я мог чувствовать себя свободно в их компании? Со мной случались приступы паники, и единственным способом справиться с ними был косячок. Я мог ехать по дороге и без всякой причины подъехать к тротуару и остановиться. Я был охвачен паникой и не мог дышать – у меня был гипервентиляция. Люди смотрели на меня, и я думал: «На что вы смотрите?». Я вел себя как параноик, и сигареты, определенно, еще больше ухудшали дело. После них я становился ненормальным. Но когда я не был обкурен, мне было не по себе, было страшно и одиноко. Мне было плохо в своей собственной шкуре. Мне просто не нравилось быть собой.
Первое собрание состоялось в Mile End, восточный Лондон в четверг в 20,00. Я не знал, чего ожидать. Сэм сказала, что достаточно просто прийти и послушать, а выступать вовсе не обязательно. Есть возможность выпить чашечку чая, и если разговор мне понравится, можно принять в нем участие. Я сел рядом с ней. Люди обнимали друг друга и спрашивали, как дела. Они подошли ко мне, и я испугался.. Я знал, что представляю для публики интерес, и считал, что они смотрят на меня как-то по-другому, думая про себя: «Что он здесь делает?». Потом одна женщина предложила начать. Люди стали рассказывать о причинах своей зависимости, о самой зависимости, потом читали что-то, что называлось Программой Двенадцати Шагов Общества Анонимный Наркоманов. После этого женщина поблагодарила всех, кто говорил.
А потом своим опытом, силой и надеждой поделился один человек – так я в первый раз услышал выражение: «Джон пришел поделиться своим опытом, силой и надеждой». Подразумевалось, что вы должны отождествить собственный опыт с опытом рассказчика. Я просто слушал и не чувствовал ничего общего с этим парнем: в детстве с ним плохо обращались, в школе его обижали хулиганы, он был черным - поэтому у него были проблемы с людьми, он принимал героин и закончил в притоне, где продавали наркотики. Я размышлял, глядя на него: «Мы совсем непохожи. Я всегда работал, мы из разных миров". Он закончил свою историю, и я подумал: «Что я здесь делаю? Это не для меня, это для людей, которые сидят на тяжелых наркотиках".
Мы встали в большой круг. Люди представлялись, говорили, что у них проблемы, и рассказывали свои истории. Я прослушал пять или шесть историй, но продолжал считать, что со мной не происходило ничего похожего на эти рассказы. Мне даже стало немного скучно, и я вернулся на свое место, думая, что прослушаю все, что они расскажут, но в Прайори не пойду. Я был абсолютно в этом уверен.
А потом вышел один парень и сказал: «Меня зовут Терри. Я наркоман. Я помню дни, когда, лежа в постели, я слышал звонок телефона и натягивал себе простыню на голову, чтобы не слышать этого звука. Я вставал, задергивал все шторы и никому не отпирал дверь. А когда звонил телефон, я чувствовал себя разбитым: я был не в состоянии ни с кем разговаривать».
По мере того, как он говорил все это, я думал: «мне знакомы эти ощущения». Если с ним было то же самое, что и со мной, и ему удалось справиться, то и для меня есть надежда. Он рассказывал свою историю, и за это время я прошел путь от неверия в помощь здесь к надежде на нее. Я никогда не приходил в такое возбуждение от слов людей, с которыми мне приходилось раньше беседовать. Все врачи говорили, что это как-то связано с заключением отца, но не нужно быть гением, чтобы понять, что если человека, которого ты любишь, садят в тюрьму на восемнадцать лет, это не может на тебя не подействовать. Как не нужно быть гением и для того, чтобы понять, что я не слишком хорошо справился со случившимся. Но врачи так и не сказали, что мне с этим делать: они просто говорили мне разные вещи, которые я и так знал, но не показывали никакого способа исцеления.
Но стоило мне услышать Терри, как я преисполнился надеждой.
Следующий рассказчик не был наркоманом, героин он тоже не употреблял, он просто курил марихуану. «С марихуаной могут быть проблемы, - подумал я. - И совсем не обязательно принимать что-то тяжелое, чтобы прийти сюда".
После собрания я сказал Сэм: «Это было чудесно, я в восторге». В первый раз я ничего не рассказывал. Я был слишком напуган, чтобы открыть рот, ведь люди могли осудить меня или подумать, что мне там не место. Я посчитал, что если буду молчать, я смогу ходить туда время от времени, слушать людей и вдохновляться этим.
«Мда. Я пойду в Прайори, - сказал я, - но не завтра. Сначала я должен рассказать отцу. Я не отправлюсь в больницу, не поговорив с ним, потому что газеты обязательно разнюхают обо всем, а мне бы не хотелось, чтобы это как-то на нем отразилось».
Нам оформили посещение, и на следующий день я пошел к отцу со своим другом Майклом. Решался начать разговор об этом я около часа, но просто не мог собраться с духом. Не знал как. В конце концов, я заявил: «Папа, я должен тебе кое-что сказать».
Он спросил, в чем дело, что не так. «Я собираюсь в Прайори» - ответил я.
«Спасибо Господу за это. Ты будешь выполнять программу Двенадцати Шагов? У меня были приятели, которые сидели на героине, но после тамошних собраний и Двенадцати Шагов, Рон, сейчас они самый спокойные люди на земле.
Они уже не гоняются за сомнительными удовольствиями. Они счастливы. Я рад за тебя. Иди туда и занимайся собой. Сколько бы тебе не пришлось там пробыть, я желаю тебе удачи. Что бы ты ни делал, я тебя поддержу, потому что знаю, что это должно помочь тебе».
Папа сказал, что каждый раз, когда меня показывали по телевизору, он смотрел мои матчи со своим приятелем, который выполнял Двенадцать Шагов. «Он не выиграет сегодня», - говорил этот друг, а отец спрашивал, откуда он знает.
«Его поведение и внешний вид просто говорят, что он не в ладу с собой, и он не выиграет».
Ошибок не было. «Твою мать» - вот и все, что я мог ответить.
Папа сказал мне, что этот приятель вскоре выходит и предложил мне брать его на турниры. «Отец, - возразил я, - ты нажил достаточно геморроя в жизни из-за некоторых своих друзей, и я сыт этим по горло. Я не желаю его присутствия рядом, я не желаю даже призрака ненормальности возле себя. Я и сейчас довольно хорошо себя чувствую». И это было так, пусть даже в последнем я солгал.
После моих слов наш разговор завершился на несколько горьковатой ноте, но по возвращении домой я по-прежнему чувствовал себя замечательно. Я все еще был воодушевлен предыдущим вечером. Я чувствовал себя спокойным и расслабленным. И в моей голове никто не проводил заседаний, хотя до этого там спорила целая куча голосов, и я не знал куда идти, что думать. Я не мог думать из-за них. Они заставляли меня терять самообладание. Сейчас они исчезли.
Я позвонил Сэм, и она сказала, что записала меня в Прайори на завтра. Оставался еще один человек, с которым я должен был переговорить – Бьянка – так что я поехал к ней в Уолтенстоу и объяснил, что собираюсь сделать.
Она взбесилась. «У тебя нет проблем с наркотиками, - кричала она. – И проблем у тебя нет».
«Послушай, я пойду туда, - говорил я ей. - И я хочу, чтобы ты меня поддержала. Я много о тебе думаю, и, частично, причина моего решения в том, что я встретил тебя. Ты не принимаешь наркотиков, а я должен их принимать, и мне плохо от этого. Я стану лучше. Возможно, мне это нужно».
«Прекрасно! Если ты пойдешь туда, между нами все кончено», - заявила она.
На этом мы расстались, и, несмотря на ее слова, я знал, что завтра пойду в Прайори, и сумею избавиться от своего пристрастия к наркотикам. Я подумал, что должен буду провести там месяц, в условиях, напоминающих тюремные, так какой вред может нанести мне сейчас один косяк? Я стал его скручивать, но именно в этот момент вернулась Бьянка, и мы снова все обговорили. В конце концов, она изменила свое мнение. «Если ты думаешь, что тебе это нужно - делай» - сказала она.
Однако, на следующий день, когда я проснулся и начал собираться, она сказала: «Слушай, либо я, либо Прайори».
Я все обдумал. Потом за пять минут собрал сумки и сказал: «Увидимся позже». Поехал к маме, упаковал чемодан. Сэм забрала меня и отвезла в Прайори в Рохэмптоне. Она высадила меня за воротами, и я пошел к ресепшену. После того, как я подписал необходимые документы, меня провели милую и уютную комнату с телевизором. «Нормально». – подумал я. Потом мне представили двух врачей-женщин, которые попросили заполнить бланки о мои проблемах. Прочитав их, они сразу же сказали, что у меня зависимость. «Ответы на наши вопросы ясно показывают, что у вас есть проблемы с наркотиком, который вы курите». Тогда я еще и выпивал, но думал, что пришел туда только из-за марихуаны. Я не думал, что моей проблемой является еще и алкоголь. Они сказали, что утро я должен провести в своей комнате, а днем, возможно, мне надо будет пойти на собрание Анонимных Наркоманов. . «Суббота у нас короткий день, - сказала одна из докторов. – Большинство людей придут на собрание в 14.30. Если вы почувствуете, что готовы, приходите туда. Мы думаем, что вы решитесь». Я был только на одном собрании пару дней назад, так что решил пойти.
Зал для собраний был заполнен людьми, и это пугало меня. Рассказывала в этот момент большая леди – у нее были большие губы, большие очки, она вся была большая. Мой желудок скрутился в узел, а перед глазами залетали бабочки, когда я подумал о том, что должен буду открыть рот и сказать что-нибудь. Я слушал их, как они делились своим опытом, разговаривали о своем прежнем состоянии и «как намного лучше они чувствуют себя сейчас». Я набрался мужества, представился и произнес: «У меня депрессия, у меня бывают приступы паники, и прямо сейчас я хочу выкурить косяк. Мне неуютно здесь, но я хочу получить то, что есть у вас сейчас. Я не могу поверить, что вы когда-то были такими же, как и я. Я здесь, я решил остаться на месяц в Прайори» - эти выздоравливающие люди не оставались в Прайори, они просто собирались в этой комнате– «Я напуган. Я не знаю, поступаю ли я правильно. Я не знаю, подхожу ли я для этого места. Что бы я ни пробовал, оно не работало. Теперь я собираюсь попробовать это». Слезы покатились у меня из глаз. Все смотрели на меня очень внимательно, и я очень надеялся, что не совершил громадной ошибки, и не разочаровал никого своими словами.
Но позднее они все подошли ко мне, и один человек сказал, что мои слова придали ему много сил. Я подумал: «Что!? Как я мог придать тебе сил? Ты смеешься надо мной?». Потом он добавил: «Ты в правильном месте, просто живи настоящим». После этого заговорила женщина с большими губами и в больших очках: «Я ничего не принимала четыре года, но твой рассказ заставил меня вспомнить, что я чувствовала, когда первый раз пришла на такое же собрание. И он поможет мне продержаться и сегодня тоже. Я знаю, что если поступлю как раньше, то снова окажусь в том же состоянии, как ты сейчас. Я увидела твою боль, и это убило желание возвращаться назад. Именно поэтому говорят, что новички - самые важные люди на собраниях, потому что их истории становятся настоящей проверкой для всех остальных. После этой болезни у тебя остаются плохие воспоминания, которые приходят к тебе и уверяют, что с тобой все в порядке, хотя это не так, что ты можешь пойти и сделать снова все, что угодно, хотя ты не можешь. Это то, что я знаю сегодня».
После собрания ко мне подошел один парень, и мы сели под деревом, на одной из лужаек Прайори. Остальные пошли домой. За разговором мы просидели где-то полтора часа.
Я сказал, что чувствую себя дерьмово, будто с ума схожу. А он ответил ,что я и должен так себя чувствовать.
«Это нормально чувствовать себя ох***о депрессивным и злым, и раздраженным, и ненавидеть весь мир?» - спросил я.
Он кивнул.
Внезапно я понял. «Да, то есть плохое настроение это нормально, так?». Это было как откровение. Как только я сказал это, я перестал себя чувствовать из-за этого плохо. Я почувствовал себя довольно спокойно. Я подумал, что если продолжу ходить на эти собрания, продолжу общаться с такими людьми, как этот парень, и говорить о всех проблемах, я поправлюсь. Это не означало, что я что-то потеряю в остальной своей жизни, потому что мой снукер на тот момент был отвратным.
- А чувствовать, что хочешь принять наркотики?
- Тоже нормально.
Я подумал, Твою мать, все нормально. Все будет нормально. Я почувствовал себя дома. Я спросил, сколько он уже не принимает.
- Четырнадцать месяцев.
- Четырнадцать месяцев, и ты ничего не принимаешь? Не могу в это поверить.
- Правда. Я прихожу на собрания, разговариваю с людьми, вроде тебя, и мне становится хорошо. Я все еще иногда ощущаю временами злость и раздражение, но чувствовать это нормально.
Мне стало хорошо впервые за долгое время. Я собирался сделать все, что в моих силах. Но с другой стороны я всегда отдаюсь на сто процентов всему, что я делаю – вот почему, вероятно, я попался. Для меня очень трудно ограничиться только одной сигаретой или одним стаканом, или одной вечеринкой. Я хочу пригласить всех вокруг, устроить лучшую вечеринку, самую большую вечеринку, я не хочу, чтобы кто-нибудь уходил. Я довожу все до крайней степени.
Я начал изучать себя в Прайори. До этого я не имел представления, как я функционирую и что управляет мной. Я думал только о том, что надо вставать утром, играть в снукер, платить по счетам и проверять, что с мамой все в порядке, и так до возвращения отца. Такие обязанности налагала на меня жизнь. Мне могло быть плохо, но я знал, что мне следует поступать так, что бы ни случилось. До этого момента.
Иногда я ругаю себя за свою непримиримость или перфекционизм - называйте это как хотите. Желание быть лучшим, желание побеждать – прекрасные качества, но вы можете сделать себя очень несчастным, если не сможете достичь установленных собой стандартов. Вместо того, чтобы развиваться, вы тащите себя назад. Сейчас, когда я начинаю испытывать подобные чувства, я пытаюсь подавить их в зародыше, чтобы они не вырвались из–под контроля.
В Прайори сестрички будили меня в 7.30 и давали маленькую таблетку. Они забрали у меня настойку зверобоя, которую рекомендовали Делу для борьбы с моей депрессией и посадили меня на антидепрессанты (люди называют настойку зверобоя натуральным антидепрессантом, но на меня она не действовала). Там была одна сестра средних лет, и я уверен, что нравился ей, потому что он всегда поднимала покрывало, когда я был обнаженным. Она выглядела, как переодетый мужчина, и поэтому мне было неудобно. Она продолжала подлавливать моменты, когда я был голым, и я начал думать, не нарочно ли она так делает. Она вошла, когда я ходил по комнате раздетым и сделала вид, что шокирована. «О, Ронни!”, - воскликнула она, но не отвернулась, а осталась стоять, разговаривая со мной. Мне пришлось бежать за полотенцем, чтобы прикрыться. Я думал: «Уходи, у меня почти стоит». Представьте себе, скоро она перестала так поступать. Возможно, таково было ее назначение: пытаясь избавиться от наркотической зависимости, вы можете зациклиться на сексе, так что, возможно, она была там, чтобы остужать подобные желания.
Собраться надо было к завтраку. в 8 утра. Вообще-то, завтракать запрещалось. но предполагалось, что мне следовало закинуть в себя что-нибудь перед тем, как идти на терапевтические занятия. Мы все встречались в Galsworthy Lodge – там проводились все консультации по наркотикам и терапевтические сеансы. Если вы алкоголик, вы шли к АА, если принимали кокаин или крэк то выбирали ККА – собрания для тех, кто на тяжелых наркотиках. Я перепробовал все группы, но закончил АН, Анонимные Наркоманы, потому что с ними отождествлял себя в большей степени.
Нас там было около тридцати и все занятия были обязательны для всех. Людей набралось слишком много для одной группы, поэтому нас поделили на одну большую группу из шестнадцати человек и две по семь. Я начал с одной из маленьких групп. У каждого были обязанности. Кто-то, например, назначался секретарем и должен был выяснять, кто на какие собрания хочет ходить.
Кому-то приходилось доставать сигареты, потому что нам не разрешали выходить из здания первые десять дней. По истечении этого срока вы могли выйти только с тем, кто провел там уже три недели. Доверие зарабатывалось постепенно, но меня это не волновало. Я знал, что остаюсь там на месяц, поэтому не видел причины сбегать. Я собирался погрузиться в лечение и попытаться заставить его работать.
Мы начинали около 9 утра с ежедневных рассуждений. Они представляла из себя книжечку с утверждениями, которые мы читали по параграфу в день, например: «Что бы мы ни делали сегодня, мы всегда будем знать, что высшая сила будет с нами и в хорошие и в плохие времена»Каждый день мы читали новое утверждение. Мы читали, что для зависимости нет лекарств, поэтому только Программа Двенадцати шагов может помочь людям. Меня волновало именно это: философия. Я верю, что будет то, что будет, и я не понимал как можно противиться судьбе. Это приводило к выводу, что выкурить косячок –нормально, он ведь не убьет тебя. Как большинство наркоманов я пытался выставить вещи в свете, выгодном для удовлетворения моих потребностей – или, по крайней мере, моих желаний.
Я думаю, что программа Двенадцать Шагов в каком-то смысле схожа с религией, но принято говорить, что она обращаются скорее к вашему духу, а не вере. Я сказал, что я агностик, и что точно не приду к религии через это, а мне ответили, что верующим быть необязательно. Речь идет о вере в высшую силу, о духовной жизни. О том, чтобы быть честным перед собой, об ответах, которые можно найти внутри - это на уровне интуиции, чувств, ведь иногда вы могли сказать «да» тому, чему намеревались сказать «нет». Но есть и другие обстоятельства, с которыми надо бороться: вы могли бы хотеть бросить наркотики, но боитесь остаться без них или на вас давят ваши друзья, которым требуется ваша компания. В духовном плане речь идет о тем, чтобы быть честным с собой, отстаивать свои права.
Все это – неспособность сказать «нет», чувство страха, давление со стороны приятелей – звучало очень знакомо для меня.
Один из Двенадцати Шагов требует, чтобы вы признали собственное бессилие и неспособность управлять собственной жизнью. Это первое, что вам необходимо принять. Второе – что сила, которая выше вас может вернуть вам душевное равновесие - это значит, что вам необходимо открыть ваш разум чему-то большему, чем вы сами. Я бы сказал, что чем-то большим, чем я, стали собрания АН. Третье – вам необходимо решиться изменить свою жизнь и вверить себя этой высшей силе: поэтому я решил, что буду следовать их советам, потому что они определенно помогают другим людям выздоравливать.
На одну из первых лечебных сессий пришли три девушки. Они расположились позади всех, у стены. Я перешучивался с ними, и все три мне нравились. Сначала, когда я перестал принимать наркотики, все, о чем я мог думать, был секс. Я сказал что-то, считая это забавным, но они просто пристально посмотрели на меня. И я подумал: «Твою мать, они меня раскусили, они точно все знают, что они мне нравятся, и намерены держаться от меня подальше». Пока я говорил, я был уверен, что они считают меня извращенцем, но я не мог понять, почему они считают неправильным смотреть на женщину и думать: «Вау. Она милая». Они были все из высших слоев общества, правильно говорили, и, кажется, имели вес в издательском мире. Я подумал, что мне здесь не место. Моя паранойа достигла редких высот, и я бы уверен, что девушки скажут всем остальным, что я на самом деле такое, и с ними все согласятся. Я был там только три дня и понял, что еще 28 выдержать не смогу, поэтому, придя в свою комнату, взмокший, с горящим лицом, я вызвал такси, упаковал вещи и уехал.
По возвращении домой я решил, что никогда не вернусь в Прайори. Сэм, консультант по избавлению от наркотической зависимости, сподвигнувшая меня пойти туда, пришла тем вечером к маме и попыталась меня переубедить.
- Я даже через миллион лет туда не вернусь.
- Почему? Что случилось?
Я объяснил.
- Это только ты, - ответила она, - твоя паранойя. Просто встреться с ними снова, и ты почувствуешь себя намного лучше.
- Нет. Я пойду в другой лечебный центр. Найди мне другой. Назад я не вернусь.
Я сказал ей, что у меня нет сил.
- Ты можешь вернуться. Это то, чему научит тебя лечение. Рисковать и справляться с риском.
В конце концов, у нее вышло: четыре часа спустя, в полночь, я стучал в двери с чемоданом в руках. Все хотели знать, где я был, но я не рассказывал. Мне было стыдно. Я даже врачам сказать не смог. «Неважно», - ответил я их вопрос. Однако, это было важно, и мне необходимо было об этом поговорить. Так что, в конце концов, я объяснил по секрету одному из докторов: «Мне было неудобно. Я сказал что-то, и думаю, что они поняли меня неправильно и начали смеяться надо мной. Я не мог смотреть на людей после такого, поэтому не мог пойти на занятия, думая об этом, и я просто хотел уйти отсюда».
«Это нормально, - сказала она, - нормально, что люди здесь так себя ведут. Вы здесь не потому, что здоровы. У вас проблемы, и пока вы здесь вам необходимо говорить об этом».
На следующий день эти три девушки были очень благожелательны. Они только хотели знать, где я пропадал. Я подумал, что уже совершенно поехал крышей. Я совершенно неправильно понял ситуацию. Я даже не упомянул, почему я сбежал. Было очевидно, что они понятия не имели, что причинили мне неудобство, поэтому я просто оставил все как есть.
Мне показалось, что своим возвращением в Прайори я изменил что-то. Я не знал, что именно, но я знал, что сделал это. «Прошлый» я никогда бы не вернулся, чтобы встретиться с проблемой лицом к лицу. Я бы просто выкурил косячок, чтобы забыть, как плохо мне было. В то время я все воспринимал настолько болезненно, что впечатления о случившемся обострялись тысячекратно. Так что для настолько униженного меня возвратиться и не принять наркотики при этом было удивительным событием. Мне пришлось бороться со своими ощущениями и чувствами к другим людям. Когда я сказал сестричке, почему я убежал, она меня поняла. «Вы были растеряны, - сказала она, - и просто не знали, что делать».
Я выдержал еще несколько сеансов терапии, и сломался, когда рассказывал об отце в тюрьме. Меня спросили, что злит меня.
«Я зол от того, где мой отец сейчас находится, - сказал я. – Я зол из-за срока, на который его посадили. Я думал, что есть какие-то права. Я был возмущен законом и чиновниками». Когда я рассказал им, что папа сделал на судебном разбирательстве, я начал плакать.
Возможно, на свободе выжить сложнее, чем в тюрьме. Мне приходится очень сильно меняться, чтобы выжить без папы, и я никогда не думал, что так случится. Я не думал, что мне придется жить и его не окажется рядом ,чтобы подстегнуть меня или присмотреть за мной, а в 15 лет тебе слишком многое надо узнать о жизни. Сейчас, я, вероятно, пережил бы все совершенно по другому, чем тогда.
Мы много говорили об отце на сеансах терапии. Мне кажется, врач пытался заставить меня потерять контроль, добраться до мельчайших подробностей. Видимо, им нравилось, когда я показывал эмоции, потому что это заставляло всех остальных плакать. Как по мне, это было действительно безумием, рассказывать массе незнакомых людей о своих сокровенных мыслях. Но срыв перед всеми, кажется, сблизил нас. Это напомнило мне «Большого Брата» только без выпивки. На заперли вместе, вынудили делить одно пространство и узнавать друг друга действительно хорошо. Но у нас было больше доброты, чем в «Большом Брате» – мы хотели помочь друг другу, а не обидеть.
Однажды мы сидели на траве и курили. Я сказал паре человек, с которыми там подружился. «Приезжайте в Ирландию. Вы полюбите Ирландию. Приезжайте, посмотрим снукер, выпьем Гиннеса».
«Неужели ты не понимаешь, - отвили они мне, - что от всего придется отказаться? Тебе нельзя пить, тебе нельзя принимать таблетки, тебе нельзя принимать ничего, что может послужить заменой наркотикам».
В этот момент я был там уже неделю и не мог понять, о чем идет речь. «Вы шутите, я здесь, чтобы избавиться от марихуаны. Я не приходил сюда, чтобы перестать пить. С этим проблем у меня нет».
«Но одно ведет к другому, - сказали они. - Ты можешь выбрать другой наркотик, или ты станешь пить, потом опять закуришь и, в конце концов, вернешься к тому, с чего начинал».
«Это полнейшая чушь, - заявил я. – Пить мне не нравится».
Я солгал: когда-то я пил запоем. Но я никогда не думал, что это проблема, потому что пил только когда не мог покурить. В то время я не мог принять идею о полном воздержании, но сейчас я понимаю, как это важно.
Я по опыту знаю, что выпивка всегда тащит за собой еще что-нибудь.
Я подружился с одной леди по имени Роуз. Она была алкоголичкой, ей было 55, и когда я первый раз увидел ее на терапии, казалось, что к ней все придираются . Иногда ее доводили до слез. Она объясняла, зачем ей нужно пить, но многие из людей, лечившихся уже не один год, успели выслушали все возможные истории о «бедном мне», какие только возможно. Она говорила, что если бы не обстоятельства, она бы не выпивала; говорила, что мы и представления не имеем, какой у нее был парень, не знаем, как ей было тяжело с ним. Рассказывала, что ее сын отказался с ней разговаривать. Я посочувствовал ей и заступился за нее, сказав: «Неудивительно, что она пьет: ей это нужно, чтобы справиться со всем этим».
Но мне ответили, что она алкоголичка, и она убьет себя. На мой взгляд это было преувеличением. Она выглядела достаточно сильной, чтобы справиться с чем угодно.
«Она не убьет себя. – сказал я. – Она совершенно здорова». Я когда-то называл ее Супербабушка , потому что она была очень спортивной. Она играла в гольф, и после того, как мы покинули лечебный центр, мы несколько раз играли вместе, между нами сложились особенные отношения.
В Прайори Роуз говорила мне, что я похож на ее сына, поэтому она там стирала мне вещи. На сеансе терапии меня за отругали, потому что этим должен был заниматься я сам, и с моей стороны было нехорошо позволять кому-то делать мою работу. Примерно на такие темы мы говорили в группах, и я находил это забавным - уж слишком сильно это отличалось от моего воспитания. Всегда находились люди, которые делали что-то для моего отца: он очаровывал их, и они считали, что сделать что-нибудь для него это замечательно. Но здесь мне сказали, что неправильно разрешать Роуз так поступать, и неправильно сочувствовать ей в ее ситуации. Они сказали, что я давал ей возможность продолжать портить себе жизнь, и что мы должны разрушить ее оправдания. Во время лечения нам говорили, что если вы позволяете людям оправдываться, вы позволяете им отворачиваться от своих проблем. Я не воспринимал это так. Я просто видел пожилую леди, которой нужно было немного любви. Но в конечном итоге они оказались правы, а я ошибался.
Роуз умерла в прошлом году. Она допилась до смерти. В конце у нее отказали почки, они больше не справлялись. Я не пошел на ее похороны. Мне до сих пор плохо, но я не справляюсь с похоронами. Мне следовало бы пойти, но я уклонился.
Еще один замечательный человек, с которым я встретился в Прайори, в конце концов, стал моим попечителем при прохождении Программы Двенадцати Шагов. Попечитель – это образец для подражания, который прошел лечение и может провести вас через Двенадцать Шагов. Я выбрал парня, который уже пролечился в Прайори, и каждый четверг приходил на реабилитацию – сеть поддержки для своих бывших пациентов. В первый раз, когда я увидел его, я зашел в комнату, сел в большое кресло и заснул. Даже когда я делал это, я думал, что с моей стороны очень невежливо засыпать. Когда я проснулся, он сказал: «Если вы хотите пойти спать - без проблем».
«Кто вы? . – спросил я, - Вы только что пришли сюда?.
«Нет, - ответил он, - я пришел, чтобы поговорить с вами».
«А. Понятно. Разбудите, меня когда начнете, хорошо?
«Да нет, все нормально». В комнату вошли все остальные. Обычно в маленькой комнатке, где мы пили чай, собиралось около шести человек, чтобы поболтать и посмеяться. Он начал говорить о своем самочувствии, о начале лечения, рассказал на что похожа сейчас его жизнь. От состояния полной опустошенности, когда я даже не мог открыть глаза, я перешел в состояние, когда все мое внимание было поглощено этим мощным посланием. Нам всегда советовали брать как можно больше телефонных номеров выздоровевших, чтобы создать для себя сеть поддержки – чтобы выйдя из больницы, мы знали людей, которым могли бы позвонить, оказавшись в трудной ситуации. Так что я пошел прямо к нему и сказал: «Мне нужен ваш номер». Я знал, что когда выйду из Прайори, он будет первым, кого я попрошу стать моим попечителем.
После собрания мы все вышли на улицу покурить, и встретили несколько других пациентов. Я сказал им, что услышал самую невероятную историю в своей жизни, которая меня поразила. «Не могу поверить, что этот парень когда-то был наркоманом», - сказал я. Они посмотрели на меня, как на сумасшедшего. Но он казался таким спокойным и невозмутимым, и это было то, о чем я молился – немного безмятежности в моей жизни. Я всегда куда-то торопился. всегда беспокоился, нервничал. Он рассказал, что попал в сильнейшую пробку, зная что он опаздывает на условленную встречу, но он также знал, что никак не сможет добраться быстрее, и он просто поднял руки и сдался: признал, что опоздает, но приедет тогда, когда сможет. "Мир не вращается вокруг меня, - сказал он, - и проскакивая светофоры, я могу только нажить неприятности с полицией или спровоцировать аварию, в попытках приехать на пятнадцать минут раньше, и если я задержусь на пятнадцать минут, я смогу объяснить, почему это произошло".
Это была такая простая история, но это был я с точностью до запятой. Когда бы я ни садился в машину, я превращался в буйнопомешанного. Я желал попасть всюду уже через пять минут. Я принадлежал к числу тех самых агрессивных водителей на дороге. И я подумал: "Правильно, это именно то, что я должен делать в такой ситуации – подчиниться. И это относится не только к пробкам на дорогах, но и к жизни в общем. Я могу это легко применять к снукеру, как и к траффику. Я могу практиковаться до волдырей на ладонях, но потом я просто должен сказать – пора и честь знать, это не хорошо для меня. Мне бы отложить кий, прийти в себя и вернуться отдохнувшим. Но зависимый товарищ во мне хочет продолжать играть и играть до тех пор, пока я не уничтожу себя. Это именно то, как я существую: я легко могу уничтожить себя психологически.
Когда я первый раз пришел в Прайори, едва ли кто-то знал, кто я такой. Они все провели последние пару лет подальше от телевидения, и не смотрели трансляции, не читали газеты. Для меня это было странно, потому что люди всегда меня узнавали. Со мной гораздо больше начинали разговаривать из-за этого, а не как с незнакомым человеком, что позволило бы мне быть собой. Но в Прайори никто ничего не ждал от меня: они приняли меня таким, каким я перед ними предстал, и мне удалось поладить практически со всеми.
Однако, там была пара человек, которым я не нравился, они думали, что я «упакованный» мальчик из Эссекса. Один из них сказал мне: "Ты большое цабэ, не так ли? Ты получил это, и вот то тоже, и ты думаешь, что с тобой надо считаться".
"Нет, я так не думаю,. - Сказал я. - Так думаешь ты". `
Он просто посмотрел на меня и не смог ничего ответить. Один из врачей глянул на меня, как будто говоря: «Ты сделал его» и рассмеялся. Но я не собирался ставить его на место. Просто это был единственный ответ, который я мог дать, потому что это было правдой: это было то, что он думал обо мне, и последним, что я думал о себе.
Позже мы поладили, возможно потому что, у него хватило духу сказать, что он думал, а не быть милым со мной в лицо, критикуя меня за спиной. Я знал, что он на что-то обижался, но, по крайней мере, когда он высказался, я знал, как он ко мне относится. В конце концов, он оказался довольно приятным малым.
Иногда дни тянулись медленно, иногда проходили быстро. Иногда я возвращался к себе в комнату в 16.30, лежал в постели и думал. И это занимало меня до шести. А потом звонил отец после сессии, и мы очень долго разговаривали. Впервые за многие годы мы так много и хорошо говорили.
Сеансы длились с 9.30 до 12.30. Потом мы около часа обедали и ходили на перекур в сад. Собирали грязные тарелки со стола, мыли посуду и вытирали ее мы по очереди. Потом был еще один лечебный сеанс до 16.30. Шесть часов лечения в день. Некоторые занятия были тяжелыми, некоторые нет.
Как-то мы играли в лапту - но даже это было тестом, потому что в это время исследовалось наше поведение.. Одна из начальниц сказала, что за всю свою жизнь такого как я ей видеть не приходилось. «Здесь когда-то лечился Газза, но даже в нем не было такого соревновательного духа». Алкоголичка в прошлом, она уже пятнадцать лет была в завязке, и мы превосходно поладили. Она не принадлежала к числу главных врачей, но сейчас она, кажется, руководит Прайори. Все ее до смерти боялись, но всегда знали, как с ней общаться. Она была суровой с большинством людей, однако мне половина сходила с рук. Не знаю почему, но она ко мне привязалась. Первый раз, когда я увидел ее, я подумал, что она пациентка. «Кто это? - спросил я. - Она милая неправда ли!». Она не была красавицей, но у нее были стройные ноги и коротенькая юбка, и я подумал, что не прочь с ней познакомиться. Крайне нахально подойдя к ней, я сказал: «У вас очаровательные ножки». Она не отреагировала, и другие члены группы прошептали мне, кто она такая. «Черт, - подумал я, -надеюсь я не совершил ничего непоправимого». Но было кристально ясно, что ничего уже не поделать, поэтому мне оставалось надеяться, что ей нравятся комплименты. В смысле, я был в этой психушке, и уже через какое-то время я злился.
Были времена, когда я чувствовал себя ужасно, и просто хотел сбежать – особенно после того, как меня навещала Бьянка, и мне приходилось говорить «До свидания», зная, что еще неделю я ее не увижу. В конце концов, она согласилась с моим пребыванием там, но я начал думать, что возможно был несколько эгоистичен в этом вопросе, и настало время оттуда уйти.
Через три недели лечения, я вновь подумал, что оно на меня не действует. Мне приходилось заставлять себя оставаться здесь. Если я по-прежнему чувствую себя, как раньше, как через три или четыре недели оно может помочь мне? Здесь было очень тяжело. Нам разрешали играть в игры типа Монополии, но у ни у кого не было настроения. Был спортивный зал, но нам говорили, что туда можно ходить только в обеденное время и заниматься не более получаса, потому что это тоже может вызвать привыкание, как и все остальное. Так что я пропускал ланч и ходил в спортзал, чтобы сбросить агрессию.
В один день я сказал главному врачу: «Я все еще чувствую себя дерьмово». .
«Приходи, поговорим, - сказала она. – Что не так?».
«Ну, я чувствую что мой снукер определяет меня, как человека. Если с моим снукером все хорошо, у меня хорошее настроение. Если мой снукер плох, я в плохом настроении».
Она сказала, что это нормальная схема поведения для людей, особенно спортсменов, связывать свое настроение с работой. «Что вам необходимо – это разделить себя и снукер. Вы – Ронни. Узнайте Ронни, как человека. Ронни–снукерист, отличается от Ронни-человека. И даже если вы бы не играли в снукер, вы бы остались Ронни-человеком». «Вы правы» - сказал я.
Это имело смысл. И то, что она сказала мне, что я делал со своей жизнь и с собой – действительно помогло. Я уже знал это, но не мог облечь в слова. Я не хотел играть в снукер потому, что боялся снова начать шаблонно думать про себя, как про Ронни снукериста после выхода из Прайори, оценивать себя по игре, и снова прийти к выводу, что если мой снукер плох, то я плох, как человек.
Иногда я мог контролировать себя, иногда нет. В один день я понимал, для чего нужно все это лечение, на следующий не имел ни малейшего представления. Врач приходила ко мне и иногда смотрела так , будто хотела сказать: «В тебе много боли». И она была права. Я не мог даже разговаривать с ней, не мог смотреть в ее глаза. В другие дни она могла прийти и сказать: «У тебя получилось!» и я отвечал: «Да! Как вы догадались?». Ей было достаточно меня увидеть. И однажды я подумал, что она понимает меня, я почувствовал, что нахожусь в правильном месте.
В конце ежедневных собраний, мы все собирались в громадной комнате, садились в круг и руководитель группы(мы его выбирали каждую неделю) перечитывал все, чем мы занимались за день, потом каждый должен был сказать свои имя и рассказать, как для него прошел этот день. Когда до меня доходила очередь, я говорил: "Мое имя Ронни и сегодня у меня довольно долбаный день " или "Мое имя Ронни и сегодня у меня был фантастический день". К концу моего пребывания там, второе я произносил куда чаще чем первое.
@темы: Перевод, Биография Салливана
-
-
30.07.2008 в 19:06-
-
30.07.2008 в 19:52-
-
09.12.2008 в 20:41очень большая и очень важная вещь.
и очень нужная. мне, например
спасибо.
-
-
09.12.2008 в 20:43Рада, что пригодилось